Екатерина Великая. Портрет женщины - Роберт К. Масси

ребенок оказался сыном, которого она так страстно желала, и если бы ему суждено было возмужать, он унаследовал бы от отца титул князя Ангальт-Цербстского. И тогда история России развивалась бы по совершенно иному пути, а Иоганна-Елизавета не получила бы даже той маленькой роли, которую она в итоге сыграла.

Через восемнадцать месяцев после рождения первого ребенка Иоганна произвела на свет мальчика, о котором мечтала. Ее нежность ко второму младенцу, нареченному Вильгельмом Христианом, проявилась еще сильнее, когда она поняла, что ребенок родился не совсем здоровым. Мальчик, страдавший рахитом, стал ее страстью: она пестовала его, баловала, практически не выпускала из поля зрения, окружала той нежностью и заботой, которой была лишена ее дочь. София, к тому времени уже осознавшая, что ее рождение стало разочарованием для матери, видела, с какой любовью мать относилась к ее младшему брату. Нежные поцелуи, ласковые слова, которые она нашептывала ему на ухо, заботливые прикосновения, – все доставалось мальчику, София лишь наблюдала за этим. Разумеется, матери калек или хронически больных детей часто проводят больше времени с больным ребенком, и остальные дети вполне естественно обижаются, что им уделяется не так много внимания. Но Иоганна отвергла Софию еще до рождения Вильгельма, а впоследствии ее равнодушие к дочери лишь усилилось. В результате любовь матери к брату стала для девочки незаживающей раной. Большинство детей, отвергнутых или заброшенных ради своих братьев или сестер, реагируют примерно так же, как София; чтобы избежать еще больших страданий, она скрывала свои эмоции – она ничего не получит и поэтому ничего не ждала. Маленький Вильгельм принимал материнскую любовь как должное и был совершенно невиновен в творившейся в семье несправедливости, однако София ненавидела его. Сорок лет спустя при написании «Мемуаров» она по-прежнему не могла скрыть своей неприязни к брату:

«Мне говорили, что мое рождение было воспринято без особой радости… отец почитал меня за ангела; мать же мало занималась мною. Через полтора года она [Иоганна] родила сына, которого боготворила. Меня едва терпели, часто сердито и даже зло отчитывали, причем незаслуженно. Я чувствовала все это, но не могла понять, в чем причина».

Далее в своих «Мемуарах» она больше не упоминала Вильгельма Христиана до его смерти в 1742 году в возрасте двенадцати лет. Она описывала это коротко и абсолютно безо всяких эмоций:

«Он едва дожил до двенадцати лет. Лишь после смерти стала известна причина его болезненности, из-за которой он передвигался на костылях, и почему лекарства, которые ему давали, оказались бесполезными, как и рекомендации самых известных врачей Германии. Они советовали отправить его на воды в Баден и Карлсбад, но по возвращении домой он продолжал хромать, как и до своего отъезда. А чем больше он рос, тем короче становилась его нога. После смерти его тело вскрыли, и выяснилось, что нога была вывихнута, вероятно, еще в младенческом возрасте <…> После его смерти моя мать была безутешна, и лишь участие всей семьи помогало ей справиться с горем».

В этих горьких словах содержится лишь намек на ту сильнейшую обиду, что София затаила на свою мать. Боль, которую Иоганна причиняла своей маленькой дочери, открыто предпочитая ее брата, сильно отразилась на характере Софии. Недостаток материнского внимания в детстве помогает объяснить, почему, повзрослев, она стремилась получить то, чего была лишена в детстве. Даже добившись высшей власти и став императрицей Екатериной II, она хотела не только восхищения ее незаурядным умом и преклонения перед ней как перед царственной особой, но также жаждала обычного человеческого тепла, которым в детстве мать окружала ее брата и которым была обделена она сама.

В восемнадцатом веке даже обедневшие княжеские фамилии старались соответствовать своему статусу. У детей из благородных семей были няни, гувернантки, воспитатели, учителя музыки, танцев, верховой езды и богословия; их обучали этикету, манерам и религиозным нормам, принятым при европейских дворах. Этикет был самым главным: маленькие ученики упражнялись в том, как нужно кланяться и делать реверансы, пока не достигали совершенства и автоматизма. Уроки иностранных языков имели первостепенную важность. Юные принцы и принцессы должны были говорить и писать на французском – языке образованных европейцев. В аристократических немецких семьях немецкий язык считался вульгарным.

Влияние гувернантки Елизаветы (Бабетты) Кардель на жизнь юной Софии было очень сильным. Бабетте, француженке-гугенотке, которой протестантская Германия казалась ближе по духу и безопасней, нежели католическая Франция, было доверено обучение Софии. Бабетта понимала, что причиной воинственного поведения ее ученицы часто являлись ее одиночество и недостаток внимания и заботы. Бабетта давала ей все это. Она также привила Софии любовь к французскому языку, оставшуюся с ней до конца жизни, продемонстрировала всю логичность, деликатность, остроумие и живость этого языка в письменной и устной речи. Уроки начинались с басен де Лафонтена, затем они переходили к Корнелю, Расину и Мольеру. Позднее София пришла к выводу, что большая часть ее обучения строилась на заучивании наизусть. «Все очень рано заметили, что у меня хорошая память, поэтому меня постоянно мучили, заставляя все заучивать наизусть. У меня до сих пор сохранилась Библия на немецком, где красными чернилами подчеркнуты строки, которые я должна была выучить».

Педагогические методы Бабетты были значительно мягче тех, что использовал пастор Вагнер, педантичный армейский капеллан, которому отец Софии – ревностный лютеранин – поручил обучить свою дочь религии, географии и истории. Строгий Вагнер требовал постоянного заучивания и повторения, но такой подход не имел особого успеха у воспитанницы, которую Бабетта уже в то время называла esprit gauche[1]. Девочка задавала обескураживающие вопросы: «Почему великие люди античности, такие как Марк Аврелий, были навечно прокляты? Неужели из-за того, что они не знали о спасении Христа и, следовательно, не могли быть спасены?» Вагнер отвечал, что на то была воля Божья. «Какова была природа Вселенной до Сотворения мира?» Вагнер объяснял, что до этого был хаос. Тогда София попросила описать первоначальный хаос, но этого Вагнер сделать не смог. Слово «обрезание», которое использовал Вагнер, вызвало естественный вопрос: «Что это означает?» Вагнер, придя в ужас от положения, в котором очутился, отказался отвечать. Подробно рассказывая о кошмарах Страшного суда и трудностях спасения, Вагнер так запугал свою ученицу, что «ночью, перед рассветом, я подошла к окну и заплакала». Однако на следующий день она нанесла ответный удар: «Как бесконечная доброта Господа может сочетаться с ужасами Страшного суда?» Вагнер принялся кричать, что не существует рациональных ответов на эти вопросы, а все, что он ей говорит, нужно принимать на веру, и даже стал угрожать своей тростью. Тогда вмешалась Бабетта. Позже София