Грустное начало попаданства - Михаил Леккор

порядок, но, к своему удивлению, сумел только упасть в обморок, как стеснительная барышня при голом мужчине. Больше он ничего не видел.

«Какая барышня, да еще стеснительная, — недовольно удивился Романов напоследок, — черт знает, что творится сегодня на белом свете! Вроде бы не дьявольское тринадцатое число сегодня в мире?»

Надо сказать, что наш герой особо мнительный не был, бедные черные кошки и прочие нехорошие приметы оставляли его равнодушными. XXI век на дворе, какие черные метки! Но в тринадцатое число он все же верил, особенно, когда в этот день в один из прошлых годов вдруг умерла его милая мама.

Впрочем, некие хозяева в нквдешных мундирах сталинской эпохи его быстро привели его в себя, дав по паре звонких и очень больных оплеухи. Обморочное положение сразу исчезло, превратившись в некую озабоченность своего тела (еще отнюдь не разума!).

Он, кажется, начал активизировался и даже начал крутить головой, которая, хотя и не думала, но по крупицам собирала полезную (бесполезную?) информацию. Как он понял, его почему-то притащили, пока он был в бессознательном состоянии, во что-то навроде застенка со стенами. Они были окрашены краской: — нижняя часть — синего цвета, верхняя часть — белого. Небольшая комната с одной стороны, была похоже на тюремную камеру — одиночку, с другой, кабинет следователя, в которой проводят допросы с пристрастием, а потому не держат цветы в горшках и различными мужскими безделушками. Больше он ничего не видел.

Где это он так? И зачем вдруг оказался в этом дрянном, пропитанном казенщиной помещении? И почему, гады, они с ними дерутся? Точнее, они ведь его били, он будет на них обязательно жаловаться!

Нет, вы только не думайте, что плакса и сентиментальный еврей-либерал, он просто как-то потерялся, интуитивно чувствуя не в своей эпохе. Но все же где он? Разум задницей чувствовал, что он где-то в сталинском времени, но глупое сознание все еще барахталось, отбиваясь от этих страшных фактов. Домой хочу с любимой гадюке!

— Пришел в себя, ваше благородие? — враз прекратив драться, весьма спокойно спросил его лейтенант госбезопасности.

Профессионал, — одобрительно и немного с надеждой подумал Романов, — просто так бить не будет, а только для стимула. Пустите меня отсюда!

Лейтенант госбезопасности (приравненный к армейскому капитану) Кирилл Дьяконов, видимо, был здесь главным. Поскольку второй — темноволосый в форменных брюках и закатанной белой рубашке — угрожающе приподнялся к Романову, но бить не стал. Звание у него было не видно, но явно меньше спецзвания лейтенанта госбезопасности. Логично ведь, правда?

Тринадцатый день, похоже, не прекратился. Более того, он зримо ухудшился. Ведь до того вообще его не били. Ни понарошку, ни всерьез смертным боем.

«Господи Боже мой! — в отчаянии почти осмысленно подумал Сергей. Потом мысли у него пошли в другую сторону: — А что милиция опять, полиция ведь? Или опять переименовали? А его не уведомили, ха-ха.

— Простите, а когда опять переименовали полицию в милицию? — на всякий случай вежливо поинтересовался Сергей.

Джентльменские манеры не очень и помогали. Их как бы и не увидели совсем или решили, что карательные органы находятся выше этого.

…. себе! — удивился лейтенант, — … божественная матерь. Ты ведь Романов, мать его, как сам сказал на предыдущем допросе! И теперь что, играешь только под это, сука!

Ну если сам сказал, не я, конечно, прежний Серега, — подумал Сергей, — тем более, он действительно Романов. Знали, или, скорее, угадали? Может, хоть бить так не будут, — наивно запрогнозировал он, буквально вися на руках нквдешника в рубашке.

— Тогда, скорее всего, ты еще и великий князь, — предположил лейтенант, хохотнув. И опять пояснил причину такого смелого факта: — сам сказал!

На этот раз доказательство было выдвинуто как-то нетвердо. Лейтенант явно это только что придумал и теперь навешивал на арестанта. Раз один получилось, то и второй раз получится.

Сергей хотел жестко отказаться. Нечего ему какие-то нелепые факты на него брать. Эти сумасшедшие полицейские-милицейские силы ему сейчас такого навесят. Может быть, это воровской авторитет по кличке Великий Князь и на нем куча трупов?

Или еще, совсем фантастическое предположение, Сергей вдруг предположил, что он оказался попаданием во времени. Это была совершенная нелепость, но на железобетонной основе. С другой стороны, тогда бы все разные мелочи подходили в общую картину с четкостью шестеренки в швейцарском механизме. Больше он вариантов не знал, кроме как, что он неожиданно сошел с ума, а все это всего лишь сумасшедший дурман и на самом деле его бьют санитары (не больно и не в действительности, а остальное чокнутый разум пририсовывает).

Но, во всяком случае, он на каком-то примитивном сознании где-то в копчике, понимал, что Великим Князем ему подписываться нельзя, это был настоящий расстрел или, в случае смягчающим обстоятельств, десять лет настоящей каторги без права переписки.

Но неожиданно губы сами без помощи головного мозга подтвердили:

— Я — великий князь Сергей Александрович.

— Вот и все, — обрадовался лейтенант, — сознался ведь. И бить не надо. Теперь пусть решает начальство, к кому тебя привязать и дадут ли под это расстрельные статьи?

Вот опять факты в ту же корзине. Расстрельных статей в современной России уже нет, — подумал Сергей аналитическим отделом мозга, — а при И.В. Сталине, пожалуйста. И потом, какой Александрович, он же Кириллович. Похоже, меня с кем-то перепутали, и я сам, как дурак, ляпнул, не подумавши.

Лейтенант подмигнул Сергею, как старому знакомому, и поманил пальцем к столу:

— Подпиши протокол прошедшего допроса.

Тот попытался объяснится, поскольку явно оказалось недоразумение, в том числе и с его стороны, но второй белорубашечник внезапно сильно врезал ему в живот. Сергей лишь обессилено прижался к столу, понимая, что на большее его не хватит. Тем более, улыбчивый Дьяконов вдруг больно врезал его по почкам и он поплыл. Казалось, он одновременно находился в кабинете в ХХ веке и в голубом будущем в XXI.

Сергей еще услышал, как лейтенант ругался и предлагал Андрею, похоже, тому самому белорубашничеку, самому подписаться, причем очень похоже. А потом он потерял чувство реальности и ничего уже не помнил.

Нет, сознания он уже не терял, просто головные отделы мозга напрочь отказались работать и он механически пошел обратно в свою камеру, в которой он не был в новом состояние. Подпираясь когда об стенку, когда о милосердного надзирателя (вертухая, подсказал мозг), а когда и о воздух. Так и дошел до места назначения и буквально рухнул у порога. Вертухай его, конечно же, дальше не повел. Сказано до камеры, он и сопроводил, а дальне уже пусть сам,