Пусти козла в огород - Людмила Милевская

— Аоа-ту… Аоа-ту… Аоа-ту… — начали скандироватьбронзовотелые.

Звуки их голосов достигли вершины Большой пирамиды, взлетелик небу, окрепли. Казалось, десятки тысяч людей столпились внизу, у подножия,отдавая небу свои голоса.

— Аоа-ту… Аоа-ту… Аоа-ту…

Жрец воздел руки. Воззвал рокочущим голосом, перекрывшимритмичные выкрики бронзовотелых.

— Я, Верховный жрец храма Белого Ягуара, правитель народаАмару, алчущего Страны Дождя и Тумана, молю высшей благодати! Понимания!Прозрения!

Руки жреца упали. Он обошел светильники. Бросил в каждый пощепотке черного порошка. Синий туман поплыл над вершиной Большой пирамиды.Ритуальный двор опустел.

Бронзовокожие столпились у жертвенного алтаря. Лихорадочнозаблестели глаза.

Сильный юноша с удлиненной бритой головой выступил из толпы.Подал жрецу каменную чашу, протянул зеленое нефритовое шило.

В чаше кроваво и зловеще плескалась алая жидкость.

Жрец склонился над алтарем. Опустил в чашу острие,блеснувшее багрянцем. Коснулся зеленой каменной иглой ушей распятой, оставивкровавые следы. Каменным черным ножом разжал зубы жертве, зеленым шиломкоснулся ее языка. Опустился на колени.

— Аоа-ту… Аоа-ту… Аоа-ту… — продолжали ритмично вскрикиватьбронзовотелые.

Певучие звуки непостижимым образом усиливались, умножались.

— Великая богиня Чалькацинго, повелительница двуглавогоящера, прародительница драгоценных близнецов! — воззвал жрец. — ДаруйПосвящение!

По небу пробежала огненная рябь. Жрец продолжил:

— Во имя милосердного Теекатлипоки, дымящегося зеркалавселенной. Даруй посвящение!

Во имя Белого Ягуара!

Даруй Посвящение!!!

На площадку ритуального двора вышли пятнадцать человек взеленом. Шестнадцатый, облаченный в плащ красного цвета, замер в углу площадки.Четверо зеленых отделились, надвинулись на красного, грозя короткими копьями.

Пламя светильников взлетело над ритуальным двором,отразилось в голубом дыму, сочащемся уже отовсюду. Запульсировало, укрываяразыгрывающуюся драму. Огненные пульсации достигли вершины Большой пирамиды.Охватили ее облаком слепящего газа.

Лишь черное агатовое зеркало противилось яростному натискухолодного света. Оно глотало, поглощало, вбирало в себя голубое пламя, пока несумело смять, одолеть его. Светильники притухли.

На площадке ритуального двора четверо зеленых, грозившихкрасному, стояли, держа обломки копий в руках. Грозно и победительно смотрел наних красный.

По небу пробежала алая рябь.

Жрец коснулся лбом каменной площадки. Вслед за ним пали ницбронзовотелые.

— Будь вечен великий Кецалькоатль, дарующий землю! —громовым голосом воскликнул жрец. — Будь вечна мать Чалькацинго, владыкавселенной! Будь вечен народ Амару, племя Белого Ягуара! Великие боги! Мыполучили Посвящение! Аматтальма — живое воплощение Великой богини любви — снами.

По небу пробежала розовая рябь.

Бронзовотелые отпрянули к краям площадки. Жрец выдвинулиз-за алтаря дымящуюся жаровню. Снял серебряную чашу. Зачерпнул из неенефритовой ложкой. Подошел к алтарю.

Распятая оставалась безучастной. Каменным ножом жрец разжалее зубы. Вложил в рот содержимое ложки. Провозгласил:

— Она съела!

По небу пробежала синяя рябь.

Ему подали обсидиановый нож с нефритовой чашей. Жрецприподнял с бедра распятой клетчатую повязку, склонился над ее нежным телом,взмахнул сверкнувшим обсидианом.

По небу пробежала голубая рябь.

Бронзовотелые напряженно замерли. Разящий обсидиан грозилвонзиться в трепещущую плоть распятой. Каменный нож взметнулся. Бронзовотелыевздрогнули, но…

Жрец продолжал склоняться над алтарем. Долго. Выпрямившись,он указал на бедро распятой. Там алым цветком распустилась татуировка.

По небу пробежала белая рябь.

Гортанные крики радости взлетели в ночное небо. Светильникипогасли разом. Лишь звезды Большой Медведицы сверкали над опустевшим алтарем.

Лишь тишину тропической ночи наполняло все удаляющееся:«Аоа-ту… Аоа-ту… Аоа-ту…»

Говорят, что много друзей не бывает. Бывает, если всю жизньпрожил на одном месте. Со всеми своими подругами (почти со всеми) япознакомилась… на горшке. В самом прямом смысле, на эмалированном детсадовскомгоршке.

В детский сад, благодаря темпераменту Маруси, я попала лишьсо второго захода. Маруся, конечно, необузданная стихия, но и во мне, видимо,нечто этакое (импозантное) с детства присутствует. Думаю, точно присутствует,иначе чему бы Маруся столь бурно обрадовалась, впервые увидев меня?

С последствиями этой радости я тут же и былагоспитализирована, долго лечилась со своими ушибами и переломами, а когдаздоровье восстановила, меня снова в тот же детский сад отвели.

На этот раз мне повезло — сразу в нечто вроде клуба попала,в самое приличное общество, причем в разгар задушевной светской беседы.Произошло это потому, что мой извечно виноватый папа все утро вынужден был,стоя по стойке «смирно» перед мамой, выслушивать, какой он никчемный человек ичто ему на этот раз моя бабуля сделает, если он, дундук, снова неудачно ребенкав детский сад отведет. Моя мама — дивная женщина — всегда имела, что сказать, ауж по такому серьезному поводу, как я, тем более. Поэтому папе стоять по стойке«смирно» долго пришлось, и мы (к моей радости) опоздали на завтрак.

— У нас процедура, — кокетливо сообщила папе (а он былпотрясающим красавцем — весь в меня) воспитательница, — там Сонечка с детками ипознакомится.

И она повела меня в местный «клуб», где впоследствииразворачивались интереснейшие события моей младой жизни, открывались тайнымироздания и доверялись страшные секреты. Как вы уже догадались, это былатуалетная комната, где рядком на горшках сидели: Маруся, Лариса, Роза, Тося,Люба, Нелли, Тамарка…

В общем, не буду всех перечислять, чтобы не упоминать Юлю,которая сыграла недавно в моей супружеской жизни роковую роль…

Ох! Вспоминать очень тяжко! Трудно сразу и мужа и подругутерять…

И вот теперь я несчастна. Опять одна, у меня снова нет мужа.Каких-то лет десять назад это был повод для невообразимой радости, дляоблегчения, но теперь я вдруг поняла, что муж был любимым. И мой сын его папойсвоим родным считает. И распалась дружная семья…

Я, неисправимая оптимистка, смертельно загоревала, иопустила бы лапки, и повесила бы нос, и совсем бы пропала, если бы у моейАлиски не случилась беда.