О чем молчат твои киты - Александр Викторович Тюжин

вся жизнь проносится перед глазами. А тут не то что пронеслась, скорее, наоборот – забуксовала:

Детство в сталинке.

Детский сад «Колокольчик».

Танька Арбузова с раскосыми глазами.

Детство в хрущевке.

Школа номер 66.

Анна Степановна – биологичка.

Выпускной.

Универ.

Первый курс.

Второй курс.

Отчисление.

Восстановился.

А дальше полный тормоз, как будто и не было ничего.

Вроде и не заслужил болезнь. Не убивал, не грабил, не насиловал. Были грешки, но мелкие, как у всех. Но разве болезнь думает о справедливости?

Теперь обо всех этапах подробнее.

* * *

Детство в сталинке.

Мне три. До этого ничего не помню. Жил, как и все младенцы, одними инстинктами. Вряд ли кто-то сможет похвастаться чем-то более интересным. А тут мне три, я сижу, играюсь в пирамидку, по стене ползет таракан и падает вместе с куском отвалившихся бежевых обоев. Мать в бигуди и с сигаретой дымит в форточку, пока Батя засел на унитазе с бессменной газетой и такой же, как у матери, сигаретой (пачка-то одна). Соседи ругаются из-за телеканала. Их слышно даже на улице. Мать выбрасывает бычок, душится какими-то дешевыми духами с резким запахом, от которого я морщусь, чихаю и зажмуриваю нос. Таракан бежит по полу, и мать хладнокровно придавливает его дырявым тап-ком, из которого торчит ее длинный костлявый палец, и размазывает по линолеуму. Подняв обои, она молча качает головой.

– Вижу, – говорит появившийся в комнате отец, – сделаю этот чертов ремонт. Я же обещал. А этих рыжих надо все-таки дихлофосом потравить.

Он не сделает ремонт.

Он не потравит тараканов.

Он сломает ногу, будет полтора месяца лежать в гипсе.

Он уйдет в запой от безделья.

Он уйдет из дома, вернее, мать выгонит его.

Он переспит с тетей Катей – одноклассницей мамы – и никогда не вернется домой.

Года три назад я заходил в нашу сталинку. Обои другие, но тараканы по-прежнему бегают.

* * *

Детский сад «Колокольчик».

В детском саду было весело, правда, недолго. На третий день во дворе я порезал ногу об осколок бутылки и потерял сознание.

Испугались дети.

Испугались нянечки.

Испугалась пухлая повариха тетя Маня.

Не испугался только дворник дядя Анзор. Он вызвал скорую.

На скорой меня увезли в больницу. И хотя у меня оказалась небольшая потеря крови, чувствовал я себя ужасно, а мать так и вовсе ревела, будто я подорвался на мине и мне оторвало ногу, а не поранился об осколок и не отделался хоть и глубоким, но всего лишь порезом.

Больше в детский сад меня не водили.

Внешне он не сильно отличался от остальных: двор, двухэтажный кирпичный дом, детская площадка – ничего примечательного. Но была у него и своя тайна: ходили упорные слухи, что под ним находился старинный склеп какого-то богатого-пребогатого купца, в котором его захоронили вместе со всем богатством. Поэтому наш сад хотели отжать бандиты, но не смогли. Нянечки отбили.

Могилу потом, правда, отыскали, но никакого клада в ней не было. Дядя Анзор по ночам вел раскопки.

Еще помню, проснулся во время тихого часа и посмотрел на кровать напротив. На ней лежал колобкообразный Павлик и не спал. Он обделался во сне и вот теперь лепил шарики из говешек и бросался ими во всех подряд. Заметив, что я наблюдаю за ним, он юркнул под одеяло и, кажется, навалил еще одну кучку. Увидев эту картину, нянечка не выдержала и матом наорала на Павлика. Все долго хихикали. А на следующий день с ним никто не здоровался и не разговаривал. Потом я поранил ногу.

Еще мы нашли в траве мертвую кошку, и все тыкали в нее палками, а Танька Арбузова растолкала всех и стала ее гладить.

* * *

Танька Арбузова с раскосыми глазами.

Она жила по соседству. Странная, рыжеволосая, с большим ртом. Вечно носилась то с кошечками, то с собачками, то с хомячками. Она никогда не плакала, хотя…

Ее дразнили.

Ее обзывали.

Ее боялись.

Ее колотили.

Над ней смеялись.

Ее обманывали.

И ее запирали в подвале.

Я тоже ее боялся. Страшно было смотреть в ее раскосые глаза, однако ничего страшного в них не было. Но кто-то пустил слух, что она колдунья, и от одного ее взгляда можно превратиться в жабу или скунса. В жабу никто превращаться не хотел, да и в скунса тоже. Но однажды мы играли в казаков-разбойников, и я провалился в люк. Все с криком разбежались врассыпную, и только Танька Арбузова, чудом сидевшая в кустах неподалеку, возникла надо мною в огромном и жутком отверстии со своим раскосым взглядом, быстро оценила ситуацию и убежала за взрослыми. Через три минуты я был спасен дядей Толей – соседом с нижнего этажа – и отшлепан матерью, за «шляние там, где не надо».

– Скажи спасибо дяде Толе, – гаркнула мама.

– Спасибо, – сказал я, потирая раскрасневшуюся поясницу.

– Ее благодари, – улыбнулся дядя Толя, кивая на Таньку, – а то плавал бы щас.

И Танька посмотрела на меня долго и пристально. Я зажмурился и стал щупать себя. Нос, рот, уши. В жабу не превратился. Ни сейчас, ни после. Так я узнал, что Танька не колдунья, и перестал ее бояться, хотя и дружить с ней не решился. Пару раз, правда, угостил ее конфетами, но только когда никто не видел.

А потом мы переехали.

* * *

Детство в хрущевке.

Зеленые обои.

Тараканов нет.

Соседи аж в другой квартире, а в не соседней комнате.

Первая Денди.

Рубилово в «Танчики», пока не лопнут в глазах сосуды.

Вторая Денди.

Отдельные туалет и ванна. Только наши, без очередей и скандалов.

Я часами просиживал в ванне, нырял, пускал кораблики и уточек, потом снова нырял и снова, пока в нос и уши не попадала вода. Кожа морщинилась и становилась прикольной на ощупь. Я гладил ее и улыбался. Мать пугала, что если я буду столько времени проводить в ванне, то кожа никогда не разгладится, и я рано состарюсь. Меня это не останавливало.

Я был единственным, кто не ходил в сад. Мать работала на дому. Шила платья, шторы, брюки, вязала шарфы и свитеры.

На первом этаже жила тетя Тома. Тетя Тома была всегда веселая и всегда под хмельком. Часто она напивалась до отключки и засыпала возле дома на лавочке или прямо на земле. Один раз я подошел к ней, а у нее задралась юбка. Я долго смотрел на ее красную задницу, похожую на мандариновую корку, выглядывавшую из грязных застиранных трусов с огромной нештопанной дыркой.