О чем молчат твои киты - Александр Викторович Тюжин

Правда, потом они подкараулили и отметелили меня всем отделением.

Вот в этом они молодцы, держались вместе, как настоящий оркестр.

А у нас в группе все сами по себе были. Я общался только с Вовой и то, в основном, тостами, и немного с Гулей.

Сергеич говорил, что мы должны сплотиться и быть как одно целое.

Но ничего подобного не происходило.

* * *

Второй курс.

Новогодние утренники.

Новогодние утренники.

Новогодние утренники.

Это ад. Мы должны были «дедморозить» по очереди. Но «дедморозил» только я. За мероприятие я переодевался по семь раз, а если учесть, что в день у нас было по три-четыре утренника, то получалось и все тридцать. О накладках даже вспоминать не хочется. То борода отвалится, то какой-нибудь особо талантливый и расторопный ребенок как засадит со всей силы по коленке. А как знатно потелось под кучей одежек, свитером, шубой и валенками, это просто сказка – покруче всяких саун.

Вова и Миша на Дедов Морозов не тянули. Играли злодеев, пиратов, придворных, снеговиков.

Гуля была Снегурочкой.

В остальном второй курс не сильно отличался от первого.

Мы покупали домашний самогон в окошке частного дома.

Вова закусывал огурчиками.

Гуля отбивалась от моих навязчивых подкатов.

Я прогуливал пары.

Я обходил стороной оркестрантов.

Я получал кормовые сорок с чем-то рублей и покупал на них две порции пельменей.

Я репетировал Плюшкина по пьесе «Мой милый Плюшкин».

Я носил лосины на танцах.

Я спал за кулисами.

Я гримировался в старика и скелет.

А потом…

* * *

Отчисление.

Я опоздал на прогон «Плюшкина». На полтора часа. Проспал.

Сергеич был в гневе.

Сергеич сказал: «Возмутительно», – и схватился за сердце.

Сергеич сказал: «Вы в гроб меня вгоните».

Сергеич сказал: «Убить тебя мало!»

Сергеич сказал: «Пошел на хрен!»

Сергеич сказал: «Показа не будет, – и добавил, – чтобы больше тебя не видел».

Он поставил мне двойку за мастерство, впервые за 20 лет своей преподавательской деятельности.

Катька ревела.

Катька готова была меня убить.

Она засадила мне кроссовкой между ног и никогда больше со мной не разговаривала.

Через неделю на доске вывесили приказ о моем отчислении.

В военкомате узнали, в военкомате обрадовались и тут же прислали мне повестку, но я сломал руку и получил очередную отсрочку.

Не радовала меня поездка в армию.

Удивительное дело, но когда меня отчислили, я вдруг понял, что в училище было не так уж и плохо. Не знаю, может, сработал эффект отнятой игрушки, а может, я успел привыкнуть и даже немного полюбить это лицедейство и прочие театральные прибамбасы, но мне определенно захотелось вернуться и доучиться до конца.

Поэтому летом я подал заявление на восстановление и восстановился, так как с мальчиками по-прежнему была напряженка.

* * *

Восстановился.

Новый курс был еще меньше моего. Всего два парня: я и Валера. Да, этот самый Валера, который сегодня меня уволил. И семь девчонок. Немного адекватней наших, но лишь немного. Спасибо, хоть про «пророжаться» никто не рассказывал.

С Валерой мы быстро нашли общий язык. Еще бы – один среди семи театралок, да он даже Мише был бы рад, а я намного приятнее Миши. Нет, Валера, конечно, пытался воспользоваться положением, даже подкатывал чуть ли не ко всем сразу, но быстро понял, что ни к чему хорошему это не приведет. Да и девчонки гораздо охотнее поглядывали на поджарых танцоров, а не на пузатенького Валеру.

Мы реально сдружились.

Мы оба отрастили бородки.

Мы зависали в барах.

Мы рубились в «Контру» по сетке.

Мы играли Деда Мороза по очереди.

Мы придумывали и записывали какие-то дурацкие песни на диктофон.

Нас стали называть близнецами, хотя мы не очень-то похожи.

Я вдруг стал получать кайф от учебы, от репетиций, бесконечных выяснений, кто выкладывается по полной, а кто нет, от неоправданных обвинений в отсутствии таланта и от совсем не робких надежд на попадание во МХАТ или «Современник».

Валера смотрел на мир более практично, и это мне в нем нравилось. Он постоянно находил какие-то халтуры, халявы, акции, никогда не сидел без налички, но при этом не жмотился и угощал топливом.

И лишь редкие встречи с Сергеичем и его испепеляющий взгляд добавляли небольшую, но вполне ощутимую ложку дегтя в мою практически медовую учебу.

* * *

И мозг решил сделать передышку, словно дальше ничего не происходило, словно здесь запряталась причина, и нужно ее непременно найти. Но есть ли она? Да и главное – зачем? Зачем мне знать, за что, даже если есть за что? Ну, узнаю я, что изменится? А ничего. Это меня спасет?

Нет.

И захотелось еще сильней напиться.

Захотелось набрать побольше воздуха в легкие и кричать долго и пронзительно.

Захотелось позвонить Алисе и послать ее подальше.

Она называла меня алкоголиком, говорила, что я бухаю, как сапожник.

А меня тошнило не от топлива. Я же чувствовал…

Захотелось послать этот проклятый кривоногий «Спартак». Столько лет болеть, верить, но все впустую. Видимо, так и не увижу чемпионства.

Около года.

Сколько это?

Триста сорок? Триста двадцать девять? Ну, пусть будет триста, чтобы ровное число. Минус сон. Вот и двести. Восемь часов же нормальный сон.

Нормальный. Ха! Спать восемь часов – это роскошь. Теперь только четыре. Только четыре, ну пять…

Итого 250 дней.

Что такое 250 дней? Когда все они как один и летят со скоростью света.

Я начинал себя жалеть. Это же все. Все… Чертовы десять месяцев, и до свиданья, конец, титры. Ничего не будет. Вернее, все-то как раз и останется, а вот как представить себя вне этого всего? Просто немыслимо.

Не буду есть вопперы.

Не буду есть фунчозу, только-только ее распробовал.

Не буду ездить в лифте, в трамвае, маршрутках.

Не буду хвататься за голову после очередного поражения «Спартака» или сборной и вспоминать все крепкие, но очень точные слова, подходящие как никогда лучше.

Не буду покупать подтяжки по акции.

Не буду смеяться над новым очередным бредовым законом.

Не буду смеяться над очередным пафосным фильмом Бондарчука.

Не буду пересматривать любимые КВНовские команды и смеяться.

Хотя я давно уже не смеюсь над новыми выпусками и командами, ведь КВН уже не тот, совсем не тот.

Не буду вечерами ненавидеть Урганта.

Не буду мечтать о том, что когда-нибудь на голову мне упадет миллион. Евро, конечно же. Только евро.

И дико захотелось фунчозы. И «Баскин Роббинс». Но ни того, ни другого, разумеется, не было.

Еще и топливо предательски закончилось. Как всегда, в самую нужную