Банды Нью-Йорка - Герберт Осбери

Гангстер, чья власть закончилась с убийством Кида Дроппера, был в первую очередь продуктом своей среды, бедности и ущербного воспитания; само общество толкнуло его к этой жизни, а коррупция и все сопутствующее этому зло негативно влияло на его взросление. Как правило, он начинал как член подростковой банды, со временем пополняя ряды взрослых гангстеров. Так он достигал зрелости без малейшего представления о добре и зле, с презрением к честному труду, которое доходило фактически до отвращения, и с подлинным восхищением перед людьми, которые могут получить почти все даром. Более того, единственное спасение от нищеты он видит в постоянном возбуждении и не может придумать другого пристанища для своего мятежного духа, кроме секса и драки. И многие молодые люди становились гангстерами только из-за сокрушающего желания превзойти подвиги выдающихся главарей преступного мира либо мечтая о славе или хотя бы известности, достичь которых можно было, став жестоким, безжалостным человеком и отъявленным негодяем.

Основное кредо гангстера, как, впрочем, и любого другого представителя криминального мира, заключается в том, что человеку принадлежит все только до тех пор, пока он может это удержать, и тот, кто это у него отнимет, не сделает ничего дурного, а просто докажет свою сообразительность. По большей части в старые времена гангстеры были смелыми людьми, но их смелость являлась на самом деле лишь тупым, невежественным, недостаточно сознательным отношением к тому, что готовила им судьба. Стоит отметить, что гангстеры неизменно становились первоклассными солдатами, так как их воображения не хватало на то, чтобы хотя бы представить страдания, которые они или их жертвы будут терпеть от пули или удара ножа. Жестокость гангстера и его бесчувственность в полной мере проявились в одном поступке Монаха Истмена, когда этот прославленный убийца был вышибалой в танцевальном зале в начале своей карьеры. Истмен охранял покой заведения с большой дубиной, на которой он нарезал метку каждый раз, когда усмирял буйного посетителя. В один из вечеров он подошел к безобидному пожилому человеку, который пил пиво, и сильным ударом расколол тому череп. В ответ на вопрос, почему он напал на человека без всякой причины, Истмен ответил: «Ну, на моей дубинке было 49 насечек, а мне хотелось, чтобы их стало ровно 50».

Разумеется, встречались исключения, поскольку некоторые главари банд вышли из хороших семей и были так же умны, как и хитры, а некоторые из них покидали преступный мир и преуспевали на более уважаемом поприще. Но в основном гангстеры были тупыми хулиганами, рожденными в разврате и нищете и воспитанными среди порока и коррупции. Их жизнь отразила их предопределение.

Г. О.

Нью-Йорк,

5 января 1928 года

Первые банды, терроризировавшие Нью-Йорк почти сто лет, рождались в мрачных многоквартирных домах, которые незаконно строились в отравленных миазмами окрестностях района, называемого Пять Точек, в бывшем кровавом Шестом административном округе. Этот район приблизительно охватывал территорию, прилегающую к Бродвею, Кэнэл-стрит, Бауэри и Парк-роу. В старом квартале Пять Точек теперь расположены три главных городских органа отправления правосудия – тюрьма Томбс, здание уголовного суда и новое здание местного суда. Но в колониальные времена и в первые годы республики, когда негритянское кладбище на Бродвее и Чемберс-стрит находилось на окраине города, а нынешний театральный район площади Таймс был унылой пустыней, по которой бродили дикие индейцы, это была в основном болотистая земля, окружающая огромное озеро, которое англичане называли Чистоводьем, а голландцы – Шеллпойнт или Калчхук. Позднее озеро стало известно как Коллект и под этим названием появилось на старинных картах. Оно занимало область, сейчас граничащую с улицами Уайт, Леопард, Лафайет и Малберри, большую часть которой занимают теперь Томбс и здание уголовного суда. Первоначальное здание тюрьмы было возведено в 1838 году, и, хотя она официально называлась Домом правосудия, в народе ее прозвали Томбс – «гробница», так как план здания был срисован с египетской гробницы, рисунок и описание которой содержались в книге «Путешествия Стивенса» Джона Л. Стивенса.

В центре Коллекта располагался маленький остров, который часто использовался как место для казней или других судебных наказаний. Именно там было повешено, сожжено на костре или переломано на колесе множество негров после заговора рабов в 1741 году, когда черные поднялись против своих законных хозяев и попытались сжечь и ограбить город[1].

Позднее остров стал местом хранения пороха и получил название Мэгэзин-Айленд.

Главный отток из озера находился в северной части, около того места, где сейчас пересекаются Уайт-стрит и Центральная, затем уходил на северо-запад, следуя вдоль современной линии Кэнэл-стрит к реке Гудзон. Много лет назад, когда еще стояли частоколы, построенные вдоль южного конца Манхэттена для защиты от индейцев, над рекой был возведен небольшой каменный мост, соединяющий Бродвей и Кэнэл-стрит.

Этот мост построили для смелых экспедиций в дикие земли Гарлема и верхнего конца острова. В 1796 году Джон Фитч плавал по озеру Коллект на одном из первых экспериментальных пароходов, за 11 лет до того, как Клермон славно пронесся по водам Гудзона. Судно Фитча было обыкновенным ялом, длиной в 18 футов и шириной в 7 футов, на котором имелся простейший паровой двигатель. Его пассажирами были Роберт Фултон, канцлер Роберт Р. Ливингстон и 16-летний Джон Хатчингс, который стоял на корме и направлял судно при помощи весла.

В водах Коллекта в изобилии водилась рыба, и поскольку индейцы были выдворены отсюда и переселены севернее, на материк, то озеро настолько полюбили рыбаки, что появилась необходимость принятия мер по его охране, и в 1732 году вышел закон о запрещении использования сетей. В том же году некий Энтони Ратгер получил в дар 75 акров (30 га) болотистой земли по обе стороны от места вытекания реки, обязавшись осушить землю всего за год. Он провел канал от озера до реки Гудзон, но сделал его таким глубоким, что воды в Коллекте стало заметно меньше, и рыбаки жаловались, что рыба вымирает. Будучи вынужден компенсировать отступление воды на 30 футов[2]от края пруда, Ратгер отказался от своего плана, и почти 75 лет серьезных попыток осушения этих земель не предпринималось. В 1791 году город купил земли Ратгера у его наследников, заплатив примерно 700 долларов за имущество, которое сейчас стоит по меньшей мере столько же миллионов.