Птица и ольха: сборник молодой поэзии Челябинска - Анна Дорина

class="p1">В правом от старости

В левом от удушья

Послушайте

Если дамоклов меч занесён

Значит это кому-нибудь нужно

Пыль печали

Пудра которой можно замаскировать память

Когда начнется массовый

падёж нашего вида

сегодня возможно настоящее

Страна – это не сонный источник

С макаронами организациями и пропиской

Ни белая ни синяя ни красная сторона

Но посыпана пеплом и сера

Вырастает за мною земля

И ни шёпота ни Ура.

«Вот если я никто…»

Вот если я никто

То что такое кто

И кто стучится в дверь мою

Когда там никого

Вдруг это дверь другая

И если она хлопнет

То где тогда ведь я не я

И нету меня дома

Так видишь дома нет никто

И кто то не откроет

Так уходи куда то кто то

И никого не трогай

Андрей Пушников

родился в Челябинске в 2004 году, ученик 11-го класса ГБОУ «Челябинский областной многопрофильный лицей-интернат для одаренных детей».

иф – нм – азм – ви

В гривы ивовых грифоф фплетены феньки  и ю н е б а

в песок – зыпкой

     в е

к о с   т р а  в и н и с  т о й  ийо оричные пястья и  п е н а к е а н а

з а в у:

найди меня

в ночных,

дождливо-(с липнущей к дрожащему телу

отсыревшей  н и р в а н ь ю)-

панельных,

подземно-(со стенами в бутылочных осколках

растресканной краски)-

парковочных

прятках

в  п у л ь п а с т и китайских кварталов миазную надпись

жыром размазывает манэки-нэко

по изнанке оконных склер

      И

на парашуте посткоматозного вдоха

по клишированной джынсе синего неба

В доме с терракотовым цветком

на бельевой верёвке

веки снавитца –

Для ниво

6-метровая кухня,

прорасшая в ванную увядшей геранью окна

сквозняк в зеркалах,

  г о р ш ы т  ы х  белыми нитками соли,

         узелками

         что свяжэт память, (кроме лоскутных половиков?)

           веть опухли жэ веки

t

В пустой

(что подчёркивает антропоцентризм

лексико-архитектурной конструкции)

комнате душно

(что асфиксирует афоризм).

Немытый стакан

– гадать по кефиру

(что гарантирует смерть в арктических льдах)

– перья, север канады и дельта реки…

На улице

(улицы, собственно, нет

– 18 пресловутых берёз

[имел ли ввиду автор попытки не спиться?],

которые, кажется, тополя

и надежда отечественного сель[Q.E.D.]хоза

под  ПВХшными уиджами отдыхающих

{см. ниже – я скажу, где}

– но на улице)

дождь абстинентной слюной

ильных нёб неба

(призраков инфантильного спиритизма

в резиновых сапогах {вот тут})…

Грязные патлы,

рубашка с оторванной пуговицей,

и уже менее гипотетические

попытки не спиться,

лёжа на:

полу/шикарном диване – в холле,

гамаке/песке – в сумерках,

не дотягивающих до звания ночи

– "вернись до 10.20"…

(на фото(?))

весь такой (мелан/вы)хол(ичный/енный)

и оригинальный я

(с пирсингом из комара над левым виском)

держу плеер на манер гавайской сигары

/капельницы…

Здание санатория,

комната в серой и дряблой коже обоев,

наклейка на холодильнике (котёнок в траве),

ты…

и уже несколько лет

меня нет…

Сказка о тумане и лунной пыли

Ветер, воющий в замочной скважине,

одиноким расскажет

новеллу о вечности… Когда оконные рамы

заполнятся снегом, как глина корнями,

сквозь их индевелую смальту

увидишь сон. Полуденных улиц асфальтом

задымился и развеялся город.

Ворон

из тумана и лунной пыли,

окутав коконом крыльев,

унесёт и бросит на площадь,

окружённую каменной крошкой

упавших колонн, травянелыми руинами

древней башни… Синее

небо в распахнутых кронах,

как раскалённые

каменные плиты городской набережной.

Ты видишь собаку…и просыпаешься…

битой мозаики разноцветными камушками…

Ещё одно утро… Помещены

в формалин иссечённые сны…

Всё как обычно, но в ванной

запотевшее зазеркалье слюды

уже не таит

ничего кроме тумана

и лунной пыли… Небо

стряхивает пепел мокрого снега

в жестянку спальных районов…

Больно,

но больно вольно

перекати-полем

по крышам,

спящим стоянкам, неоновым светом

и гудением мух по забегаловкам, речью

прохожих над булыжником

мостовых, осколком мёртвого бога

на пыльных дорогах

лета,

заросшего сорной травой… Вечно…

Неприметный

человек в фетровой шляпе

и, сплетённом из капель

дождя, сером пальто докурил сигарету,

и, отразившись в бутылочном

стекле

города

призрачным

пассажиром

на дымном крыле

ворона,

демиурга трамваев с невидящим глазом,

исчез… Под красным

умирающим солнцем

вернётся

он, чтобы закрыть глаза и этому миру…

Сказка о Сне Ноябрьском

Колёса маршрутки, как лезвия бритв

по артериям луж. Окатив

с головой религией

ноября,

они исчезали в парах, на свет фонаря,

выдыхаемых диггерами

из распахнутых люков. Придётся пешком…

Над вечерней аллеей шёл снег…тихо…

Кто-то плакал, там, меж ветвей:

это плакал Сон…

Он

был маленький, из жёлтой клееной ваты,

старых ёлочных игрушек и пустых площадей.

а потом он говорил

и убаюкивающий его крик,

как по канату,

поднимался в небо цвета индиго.

Октябрь. Дом,

разветвлённый до масштабов планеты…

Я жил здесь всегда,

а сейчас сижу за столом

у окна,

что-то пишу.

и пальцы карагача,

как капли дождя,

стучат

по стеклу…

Но голос Сна разгоняет иллюзию,

она сузилась

и пропала –

схлопнулась кисточкой на конце хвоста

зверька,

мелькающего в сухой траве…

Снег, подобно лунной золе,

укутывает меня.

Земля

открывает корни и коридоры,

архаический ужас.

Лисы и барсуки

ведут куда-то по тёплым извилистым норам,

угощают чаем.

Дым керосиновой лампы

мотыльками

в мёрзлый грунт потолка –

вода –

в мягкий мшистый ковёр, деревянную мебель,

старинные сундуки

и карие глаза зверька – в них горящие степи…

И только в ночном,

располосованном венозной сетью ветвей,

небе

белым дымком,

покидающим лёгкие

плавильных печей,

облака,

отдалённо похожие на тебя:

тоже холодные и одинокие…

Noon

Полдень. По дороге к реке

я увидел ребёнка в белой панаме.

Жара пахнет травой,

сдавливающей бронхи песчаных троп,

исчезающих в панораме

дрожащего воздуха там, на холме.

Ни то электрический разряд, ни то дробь

проступает перед глазами светлой кирпичной стеной.

Пустынный пляж

ребёнок играет на отмели. Стаи мальков

у его ног. Я дряхлый младенец,

роющий красную сухую гуашь

земли и поедающий корни странных растеньиц.

Тысячи ящериц сливаются в судорогах ритуального танца.

мрачная песня течёт из их зашитых ртов

гулко и монотонно, корчась фалангами множества окровавленных пальцев.

Он спросил:

«Ты не боишься, что они станут твоими новыми друзьями?»

Я ответил, что