Пассажир - Лев Астор

Мотя замолчал и посмотрел на меня. Наверное, ждал, что я проникнусь гениальностью мысли.

— Где там?

— Ну там… — Мотя размахнулся, силясь одновременно показать что-то впереди и сзади.

Бинокль из его руки вылетел и лег бы точно в лужу, не будь привязан к шнурку. Он пронесся в считанных сантиметрах над гладью талой воды, и вернулся к хозяину.

— В параллельной вселенной, — почти прошептал Мотя. — Но это фигня!

Я напрягся.

— Зато, — он снова перешел на шепот, — есть автобусы без отметки. Автобус есть, а отметки нет.

У Моти был вид человека, сделавшего сногсшибательное открытие, понятное только таким же гениям, как он сам. В глазах наблюдались подозрительные огоньки и сумасшедшинка. Вздыбленные волосы вовсе делали его похожим на ненормального ученого. Настолько, что хватило ума попереться ранней весной на окраину города, исследовать в бинокль местные автобусы.

Я решил, что мой приятель от безделья за зиму спятил. Психиатры настоятельно советуют не спорить с психами, и я решил не спорить.

— Они могут выезжать оттуда, — Мотя снова чуть не швырнул бинокль. — Где не ставят передатчики.

— Или передатчик сломан, — не выдержал я.

— В принципе, да… — Мотя задумался. — Нет, — объявил он через несколько секунд, — не получается. Автобусы проверяют. Перед выпуском на линию. Ну, может, раз пропустят. А тут не раз… Да и выглядят они… — он махнул на «остойник». — Ну не совсем так. Я видел.

По здравому размышлению надо было уходить.

Я успел слегка замерзнуть, под ногами противно чавкала постепенно оттаивающая земля, обещая скоро превратиться в болото, а встреча, на которую меня так срочно вызвал этот обормот, сводилась к выслушиванию бреда. Любой нормальный человек в такой ситуации задается вопросами: «Что я здесь делаю?» и «Зачем?». Дома меня ждал горячий чай и дело, от которого меня так бесцеремонно оторвали.

Стоять возле Моти мне надоело, и я снова сел.

Внезапный порыв ветерка донес до меня запах. Может, я его не почуял раньше, а может, не обратил внимания. Весной в воздухе гуляет вообще много разных и странных запахов. Особенно в зеленой черте на окраине. Я старательно принюхался.

Мотя заметил мое шмыганье носом.

— Да, выпил! Посиди тут столько, — добавил он он тише. — Да на сухую… Но я не пьян!

Видимо, мои мысли, нарисовались на лице.

— Блин! — возмутился Мотя. — Я трезв! Белочки у меня нет!

Он сунул мне в руку маленький металлический стаканчик, зашарил в рюкзаке.

— Чтобы носом не шмыгать.

— Не, спасибо.

Я протянул стаканчик обратно.

— Чего? — не понял Мотя.

— Мне еще работать, дела устраивать — пояснил я.

— Я напиваться не предлагаю.

В голосе послышались обиженные нотки.

— Все равно. Голова должна быть совсем трезвой.

— Ну и ладно.

Он забрал у меня стаканчик и спрятал его обратно в рюкзак.

— Скоро появится, — заявил Мотя, переключаясь на карту. — Дуальный принцип, — он повернулся ко мне. — Отметка без автобуса. Автобус без отметки. Вселенные соприкасаются.

Мотя кинул бинокль на рюкзак и сплел пальцы.

— Вот так, понял? А если нет, — пальцы расплелись и ладони разъехались в стороны, — то нет. Нет отметки без автобуса. Нет автобуса без отметки.

Я молчал. Добавить было нечего. Спрашивать не о чем. В Мотином мире все логично. Две вселенные и между ними ездят автобусы. А Мотя нашел способ это обнаружить и вел за ними наблюдение. Чем не занятие для человека, основная работа которого — раскопки и кладоискательство?

— Я что хочу? — Мотя заглянул мне в лицо. — Сесть в автобус. Который не отмечен на карте. Представь, куда на нем можно приехать? Но в одно рыло… Поехали, а?

Он замолчал, продолжая всматриваться в меня. Будто у меня на лице нарисована карта другой вселенной или что-то подобное.

Я тоже молчал. Ну а что нормальный человек может ответить на все это?

Между нами повисла тишина. Издали слышалось тарахтение двигателей, над головой пересвистывались птицы, и это тянулось, тянулось… В конце концов, я не выдержал.

— Знаешь, все, конечно, очень увлекательно, — проговорил я, стараясь тщательно подбирать слова. — Но у меня сейчас есть совершенно срочные и неотложные дела. Если бы я заранее знал, то как-то подготовился. А так… — я развел руками, — никак не получится. Может, в другой раз? Я заранее подготовлюсь и тогда…

— Да… — вздохнул Мотя. — Понял. Вольному воля. Бывай.

Он щелчком разбудил заснувший монитор и уткнулся в карту.

Я поднялся с бревнышка и пошел, стараясь не наступить в воду.

Лужи так и норовили прикинуться просто влажной землей, прикрытой пожухлой травкой. Обходя одну, я сам не заметил, как шагнул в другую. Ботинок булькнул, под ним чавкнуло, и нога оказались по щиколотку в ледяной воде.

С этого момента аккуратность потеряла всякий смысл. Я заторопился, надеясь, что окажусь дома раньше, чем простужусь.

Мотя оставался там, за спиной, со своей дикой фантазией о нездешних автобусах, возящих в другие миры. Бросать его наедине с бредом было нехорошо, но чем я мог ему помочь? Я не психиатр. Уломать его пойти к врачу? Наверное, легче фонарный столб уговорить прогуляться.

Оставалось только надеяться, что когда начнется полевой сезон, бред не разовьется совсем, и Мотя снова возьмет в руки лопату. Как только это случится, он переключится на поиск чего-то материального, и бред про иные миры отступит. Хотя бы до конца сезона.

Я выбрался на асфальт и обернулся.

Мотя по-прежнему сидел на бревне, изучая автобусы в бинокль.

Больше он не звонил.

Через неделю природа посмотрела на календарь, обнаружила, что, вообще-то, вторая половина весны, и решила ускориться. Солнце принялось жарить так, будто у него включили второй контур. Листья на деревьях моментально пробились из почек, а трава принялась расти со скоростью бамбука. Еще через неделю спустя выражение «не май месяц» можно было толковать двояко.

У профессиональных копальщиков и просто любителей глазеть на природные красоты начался сезон. Значит, у Моти тоже.

Он рассказывал, что в это время у него возникает не то зуд, не то зов. Тянуло пройти по местам, намеченным на карте, выкопать, выковырять и вытащить что-то спрятанное и забытое.

Самой большой радостью для Моти была не стоимость находки. Чем более редкой или неожиданной она оказывалась, тем счастливее делался он.

Когда в его руки попалась банальная восьмигранная монета, типа тех, которыми, по его словам, усеян весь Краснодарский край, он был бесконечно счастлив. Потому что нашел ее на севере под Псковом.

Основную часть находок он превращал в деньги — «жить на что-то надо». Нередко — большие деньги. Но думаю, ту монету из Пскова он бы на тот же Николаевский червонец нипочем не поменял. Потому что эти червонцы есть повсюду, а найти подобную монету в таком месте — вещь небывалая.

Возможно, он просто псих.

Я