Украденное время - Даниэлла Роллинс

Лоретта швырнула гребень на столик и вскинула тонкую бровь. На лице Дороти проступило крайнее изумление.

– Понятия не имею, как он там оказался, – заявила она и отпила воды.

– Мне что, тебя всю обыскать? А то вдруг ты еще что стащила, – сказала мать таким спокойным голосом, что по спине у Дороти опять побежали мурашки. Под шелковым поясом она припрятала набор безумно дорогих отмычек, которые выкрала из материнского ящика с бельем. Лишиться гребня – полбеды, но отмычки ей точно еще пригодятся.

К счастью, Лоретта не стала воплощать в жизнь свои угрозы. Она сняла с вешалки у зеркала фату Дороти – длинную, полупрозрачную, украшенную маленькими шелковыми цветами. Все утро Дороти старательно делала вид, будто этой фаты вообще не существует.

– И о чем ты только думала? – поинтересовалась Лоретта вкрадчивым, осторожным тоном, каким всегда разговаривала в минуты крайней ярости. – Украсть такую вещицу перед собственной свадьбой! Встань, будь так любезна!

Дороти поднялась. Пышные юбки распрямились, скрыв ее лодыжки. Она еще не успела обуться и теперь чувствовала себя маленькой девочкой, влезшей в мамино свадебное платье, чтобы поиграть в бал. Впрочем, сравнение было глупым. С малых лет играть ей строго-настрого запрещалось.

– Что бы мы стали делать, если б тебя сцапали? – продолжила Лоретта, покрывая голову дочери фатой и закрепляя ткань шпильками.

– Никто ничего не видел, – ответила Дороти. Шпилька больно царапнула кожу, но она даже не поморщилась. – Я всегда все делаю незаметно.

– Но я-то все видела.

Дороти поджала губы, чтобы не разжигать спор. Мать никак не могла быть свидетельницей кражи гребня. Она догадалась, что Дороти его спрятала – но ничего не видела.

– Ты поставила все наши старания под угрозу! Ради какой-то дурацкой безделушки! – сказала Лоретта и затянула потуже шелковый пояс на талии Дороти. Та мигом почувствовала, как отмычки сменили положение.

Эта самая «безделушка» помогла бы ей добыть билет на поезд, чтобы уехать из этого жуткого города. Сбежать отсюда как можно дальше еще до начала церемонии.

Дороти сглотнула, силясь погасить вспыхнувшее внутри разочарование. Будут и другие безделушки. И новые шансы.

– Какая гадость, – проворчала она, щупая шелковые цветочки на фате. – И почему нельзя выйти замуж без всей этой мишуры…

– Это фата матери Чарльза, – ответила Лоретта, закрепляя ткань еще одной шпилькой. Она имела в виду доктора Чарльза Эйвери. Жениха Дороти. От одной мысли об этом ей сделалось дурно. Такие, как она, просто не должны выходить замуж.

Дороти с матерью подошли к делу со всей тщательностью. Ровно год назад они разработали план, который сулил легкие деньги. Лоретта подавала в местную газету объявление о том, что девушка желает познакомиться с одиноким мужчиной для создания семьи. В ответ на письма с предложением знакомства дамы высылали незадачливому простофиле фотографию Дороти, и он клевал на нее, точно рыба на наживку.

Через несколько месяцев страстной переписки, полной заверений в истинной любви, дамы брали несчастного в оборот и начинали выпрашивать у него деньги то на микстуру от кашля, то на визит к врачу с якобы подвернутой лодыжкой. Затем следовали просьбы помочь с платой за жилье или прислать сотню-другую на билет на поезд, чтобы долгожданная встреча наконец состоялась.

Как правило, эту хитрую схему они проворачивали сразу с несколькими мужчинами, но как только те начинали подозревать неладное, все резко прекращалось. А переписка с Эйвери изменила привычный уклад.

Эйвери был весьма состоятельным человеком и недавно возглавил хирургическое отделение Сиэтлского медицинского центра. А еще он сделал Дороти предложение сразу же, как увидел ее фотографию, – точно подыскивал себе хорошенькую жену под стать новой блистательной должности. По словам Лоретты, брак с ним должен был стать самой успешной аферой в их жизни, изменить ее на корню, ведь отныне у них будет все, о чем только можно мечтать.

Дороти принялась нервно крутить кольцо, подаренное доктором по случаю помолвки. Всю свою жизнь она училась мошенничеству и аферам. А это значило не просто сидеть перед зеркалом, оттачивая улыбку и наклоны головы. Дороти отрабатывала ловкость рук, пока их не сводило судорогой, научилась открывать замки парой незаметных движений, используя вместо отмычки все, что попадалось под руку. Развила в себе умение узнать лжеца по изгибу губ и стаскивать обручальные кольца с мужских пальцев, пока кавалер наливает ей выпить. А теперь ее ждало рабство у человека, который будет до конца ее дней указывать ей, что делать и куда идти. Ровно так же, как всегда делала ее мать. Казалось, эти двое в сговоре, цель которого – помешать Дороти принять хоть одно самостоятельное решение в жизни.

– Выглядишь чудесно, – сказала Лоретта, окинув дочь строгим взглядом, и поправила ей фату, чтобы цветы эффектнее украшали голову. – Бесподобная невеста.

Дороти распрямилась, и отмычки снова сместились – куда-то к спине. Быть невестой ей совершенно не хотелось, и не важно, что эта роль так ей шла. И если мать возомнила, что Дороти позволит так с собой обойтись, то это просто глупость!

– Не хватает последнего штриха, – заметила Лоретта и достала что-то из кармана. В тусклом свете вспыхнул золотистый отблеск.

– Бабушкин медальон, – прошептала Дороти, пока Лоретта застегивала у нее на шее изящную цепочку. На миг девушка позабыла о побеге. Медальон внушал благоговение, точно волшебный предмет из какой-нибудь сказки. Лоретта успела умыкнуть его с материнской шеи, прежде чем эта жестокая женщина выгнала ее из дома и оставила на улице – беременную и без гроша в кармане. Но никакой голод не заставил Лоретту сдать медальон в ломбард.

Дороти бережно коснулась украшения кончиками пальцев. Тусклое золото казалось древним, а изображение на медальоне почти стерлось.

– Почему ты решила отдать его мне именно сейчас?

– Чтоб ты не забыла, – сказала Лоретта и сжала плечи дочери, сощурив темные глаза.

Дороти не пришлось уточнять, что ей забывать не стоит. На этот вопрос красноречиво отвечал сам медальон. Он безо всяких слов рассказывал о том, что матери порой бывают очень жестоки. Что любви не стоит верить. Что девушка должна полагаться лишь на то, что можно украсть.

«А может, и нет, – прошептал Дороти внутренний голос. – Может быть, есть на свете и что-то большее!»

Ее пальцы застыли на прохладном металле. Порой на нее находило странное, удивительно опустошающее чувство, имени которому она дать не могла, как не могла понять, чего именно хочет. Да, большего, но чего?

Большего, чем деньги, мужчины и платья. Большего, чем мамина жизнь. Большего, чем то, что есть у нее теперь.

Впрочем, до чего же глупо и стыдно было так думать! Кто она такая, что возомнила, что достойна этого самого «большего»?

– Время поджимает, – сказала Лоретта, снова поправила дочери пояс и завязала его концы нарядным бантом. – Мне еще надо занять свое место в церкви.