Фронтовые записки немецкого танкиста - Вольфганг Фауст

Внутри нашего танка постепенно повышалась влажность по мере того, как грохочущая трансмиссия все больше и больше раскалялась и нагревала заключенный в ее объеме воздух. На стеклах приборов передо мной стали выступать капли конденсата, горячее масло из трансмиссии порой брызгало мне на лицо, от вони угарного газа болью наливалась голова, так что я почти завидовал сидевшему в башне командиру танка, у которого была возможность высовываться из люка и подставлять лицо под утренний ветерок – а также рисковать возможностью заполучить в голову осколок снаряда или пулю русского снайпера.

– Ну и вонища! – прогудел мне в ухо ворчливый голос. – Если мне удастся разжиться флаконом такого одеколона, то во время следующего отпуска в Гамбурге мне не придется отбиваться от множества блондинок, как раньше.

Наш радист и стрелок курсового пулемета Курт был самым уродливым парнем во всем нашем батальоне тяжелых танков – и моим лучшим другом. Я не мог взглянуть на него, поскольку между нами выступал кожух трансмиссии, но знал, что он сейчас наблюдает за обстановкой впереди сквозь прицел своего MГ-34 и держит связь с другими танками, сообщения от которых ловит своими большими уродливыми ушами, виднеющимися даже из-под надетых наушников.

У шедших перед нами ближе к острию клина «Тигров» из-под гусениц вылетали в краснеющее рассветное небо волны перемешанной со льдом грязи, однако водители танков строго соблюдали предписанную скорость 20 километров в час, которая позволяла нам выдерживать строй атаки и преодолевать безлюдное поле.

На пространстве, по которому мы наступали, не было заметно никаких естественных или искусственных препятствий, кроме еще одного корпуса сгоревшего Т-34, остановленного между нами и рубежом, за которым начинались ряды русских блиндажей. Над ними в небе кружились хищные силуэты черных «Штук», пикировавших едва ли не вертикально к земле с рассветного неба и, как я видел, сбрасывавших на русские укрепления бомбы, от взрывов которых к небу поднимались большие фонтаны земли, перемешанной со снегом и льдом.

Вытерев рукавом комбинезона вспотевший лоб, я бросил быстрый взгляд наверх, на полик башни. Взгляду моему предстали три пары стоявших на полике ног: обутые в шнурованные ботинки ноги нашего наводчика башенного орудия и заряжающего 88-миллиметровой танковой пушки – и начищенные высокие сапоги Хелмана, командира танка. Блеск этих сапог уже успел войти в легенду, равно как и спокойствие Хелмана в бою, его любовь к коньяку и ненависть к красным. Снова припав к смотровой щели, я успел включить дифференциал и обогнуть останки сгоревшего Т-34. Корпус русского танка был черен от копоти, во все стороны торчали рваные листы металла, порванные гусеницы свешивались с опорных катков, и ствол башенного орудия смотрел в землю.

Всматриваясь в этот танк, я не мог поверить своим глазам. На расстоянии метров в двести от нас он отчетливо выделялся на фоне все более светлевшего неба, так что сквозь туман, застилающий мою смотровую щель, я смог различить какое-то движение этой чертовой штуки.

– Какого черта? – пробурчал рядом со мной Курт. – Этот русский двигается.

Я все никак не мог поверить своим глазам. Этот разбитый сгоревший танк, гусеницы которого, свернувшись кольцами, валялись сейчас на земле, начал поднимать свою 76-мм пушку и разворачивать башню по направлению к нам. Что же там, дьявол его побери, творится?

– Огонь по русскому! – раздался приказ Хелмана в наушниках танкового переговорного устройства, эта команда предназначалась наводчику башенного орудия, прильнувшему сейчас к прицелу своего орудия. – Огонь по нему!

Я услышал, как взвыл электромотор, разворачивающий башню нашего танка, когда наш наводчик взял на прицел русский Т-34, ствол которого теперь был направлен во фланг всех десяти наступающих «Тигров», одной ветви атакующего клина, бортовая броня которых была относительно более тонкой. Все остальные наши машины также стали разворачивать свои орудия к подбитому Т-34 – их экипажи тоже увидели, что его сгоревший корпус неожиданно ожил.

Подбитому Т-34 удалось сделать один-единственный выстрел, прежде чем наш залп разорвал его на части.

Из дула его орудия вырвался сноп пламени – и в тот же самый момент в него впилось десять бронебойных снарядов, выпущенных одновременно из башенных орудий «Тигров» по внезапно ожившему противнику.

Мощное орудие в нашей башне тоже рявкнуло, при отдаче выбросив на полик башни звякнувшую гильзу.

В один и тот же миг произошло два события.

Во-первых, Т-34 разлетелся на части, когда в него вонзилось десять бронебойных снарядов, выпущенных практически в упор. Два из них, как консервным ножом, вскрыли башню, и на долю секунды я увидел сидевшего в ней человека – башенного стрелка, – скорчившегося, когда защищавшая его до этого башня была разбита. В следующую секунду исчез и он, а башня, в которой он сидел, взлетела в воздух, словно сорванная крышка консервной банки. Это сдетонировал остававшийся в танке боезапас, и из открытого сверху корпуса высоко вверх вырвался столб пламени и дыма, поднявшийся над нашей колонной.

Вроде бы это было свидетельством нашего успеха – но в тот же самый момент я увидел, что шедший во главе нашего клина передовой танк внезапно дернулся, теряя несколько траков с правой гусеницы. Внезапно вся его правая гусеница сползла по опорным каткам назад, обнажая ленивец с механизмом натяжения, и, отброшенная инерцией, ударила по корпусу идущего следом танка. Подбитый «Тигр» накренился, погружаясь левыми опорными катками в землю, и замер на месте.

– Этот гад подбил шефа, – прозвучал в наушниках спокойный голос Хелмана. – Шеф теперь надолго здесь застрял, бедняга.

– Мне остановиться, герр полковник? – спросил я через ТПУ.[4]

– Ни в коем случае, – ответил Хелман. – У нас приказ – сохранять строй.

«Шефом» мы за глаза звали нашего командира – генерал-майора, который командовал нашим полком с самого начала операции «Барбаросса». Хелман, будучи его заместителем, теперь автоматически становился во главе всего полка.

Курт улыбнулся и подмигнул мне поверх разделявшего нас кожуха трансмиссии. Вести в бой батальон тяжелых танков всегда было заветной мечтой Хелмана – и вот теперь она осуществлялась.

Подбитый танк шефа по-прежнему стоял все на том же месте, где в него и попал русский снаряд, тогда как остальные «Тигры» огибали его, не замедляя хода и не ломая строя. Когда и наша машина миновала замерший на месте «Тигр», я, бросив краткий взгляд, отметил, что гусеница командирского танка была перебита и сорвана с опорных катков тем единственным снарядом, который успел выпустить русский Т-34 перед тем, как был уничтожен нашим залпом. Экипаж подбитого «Тигра» тем временем выбирался из машины через люки, чтобы оценить повреждения и принять решение, – но мы все понимали, что починить гусеницу не удастся, и машина не сдвинется с места, покуда ремонтно-эвакуационный танк не доставит новую гусеницу и не произведет полевой ремонт.