Фронтовые записки немецкого танкиста - Вольфганг Фауст

Раздраженный этим препятствием, Хелман выругался длинно и замысловато, я слышал, как скрипят подошвы его сапог за моей головой, когда он изучал ситуацию в приборы наблюдения. Внезапно из уст его вырвался новый взрыв ругательств и крик:

– Башенный стрелок! Где твои глаза, парень? Красные прямо перед нами!

Надо отдать справедливость Курту – я тоже не был в состоянии их увидеть. Наши приборы наблюдения, будучи установлены низко и смещены вправо, оказались покрытыми грязью и снегом, а прицел курсового МГ-34 имел слишком ограниченное поле зрения. Поведя стволом, Курт что-то яростно буркнул, припал, сгорбившись, к прикладу и принялся поливать длинными очередями пространство перед танком, быстро перенося прицел с одной цели на другую.

Сквозь свою смотровую щель я внезапно увидел русского солдата в меховой шапке и стеганом ватнике, выскочившего из окопа в земле, находящегося всего лишь метрах в двадцати от нас, который отбросил в сторону прикрывавший его толстый слой соломы и бросился вперед – и тут же за ним последовал другой такой же солдат, проделавший то же самое. За пару секунд все пространство перед нами оказалось усеяно этими коричневыми чучелами,[12] которые метались то вправо, то влево, уклоняясь от трассеров нашего МГ-34, и старались подобраться как можно ближе к нашим танкам.

Эти дьяволы страшили меня куда больше, чем даже Т-34.

Эти красноармейцы принадлежали к частям противотанковой пехоты[13] Красной армии, они были вооружены шестовыми минами, носимыми зарядами взрывчатки и даже «коктейлями Молотова» (бутылками с зажигательной смесью), которые они пытались забросить на жалюзи, закрывающие моторные отсеки наших танков. Стоило только одному из них подобраться вплотную к танку, бросить заряд взрывчатки или бутылку с зажигательной смесью – и наш двигатель тут же засосал бы в себя пламя или же осколки гранаты, проникнув через отверстия жалюзи, попали бы в моторный отсек и воспламенили бы там масло и бензин, мгновенно и не самым приятным образом завершив нашу карьеру в вермахте.

Курт делал то, что только он один и мог предпринять в подобной ситуации, поливая пулеметным огнем пространство перед танком и не давая русским пехотинцам возможности приблизиться к нам. Стоявший слева от нас «Тигр» отполз назад и до предела опустил свое орудие так, чтобы спаренный с ним пулемет, разворачиваясь вправо и влево, мог удерживать своим огнем смертельный полукруг пространства перед собой. Все это время Т-34, находившийся за появившейся из-под земли пехотой, вел по нас огонь, но я не мог не гордиться бронированием нашей машины, которая получила одно попадание в башню и одно в корпус, но устояла против русских снарядов.[14]

Один из этих снарядов, выпущенных Т-34, на самом деле даже спас наши жизни: он срикошетировал от нашей брони, выбив целый сноп осколков. Закаленный сердечник этого противотанкового снаряда, крутясь в воздухе, попал в русского солдата, который подбирался к нашему танку с зарядом взрывчатки в руках, низко пригнувшись к земле. Сердечник снаряда снес пехотинцу голову, а затем попал в живот солдата, бегущего за первым. Оба солдата, уже умерев, по инерции сделали еще несколько шагов по направлению к нам, но этот порыв иссяк, и они рухнули на землю. Заряды в их руках, сдетонировав, одновременно взорвались, разметав их останки по полю.

Наш наводчик заставил замолчать этот проклятый русский танк двумя выстрелами, один из которых пришелся по смотровой щели водителя-механика, а второй сорвал левую гусеницу Т-34 и его опорные катки, разметав при этом осколки ведущего колеса на сотни метров в воздухе.[15] Вражеский танк задымил, башенное орудие его бессильно опустилось к земле, а наш командир тоже опустил башенное орудие, при этом башенный стрелок заработал спаренным с орудием пулеметом, как и наш соседний танк, не подпуская к себе вражескую пехоту.

Сидевший рядом со мной мой большой уродливый Курт полностью опустошил дисковый магазин своего пулемета, а потом начал менять его, отпуская соответствующие комментарии, в основном касавшиеся оружейников арсенала «Шпандау» по части неэффективной конструкции и малой емкости пулеметных магазинов[16] – а также сексуальных пристрастий их матерей. За это время русские пехотинцы успели подобраться к нашему танку справа, я мог видеть их измазанные грязью фигуры на крайнем срезе своего прибора наблюдения, когда они, что-то крича, не отрывали взглядов от нашего великолепного танка.

Обычно танкисты терпеть не могут вражеских пехотинцев с противотанковыми гранатами в руках поблизости от своих боевых машин; уж слишком велик риск заполучить смертоносный «гостинец», а жалюзи нашего машинного отсека были чересчур уязвимы. Но теперь я подпустил этих русских смельчаков достаточно близко, чтобы они могли полюбоваться видом наших опорных дисковых катков и стальных гусениц, работающих в унисон. Услышав поощряющий крик Хелмана, я дал «Тигру» ход и, рванув левой рукой рычаг назад, а правой послав другой вперед, развернул всю 60-тонную машину на месте вокруг вертикальной оси, так что грохочущие гусеницы подмяли под себя всю группу подобравшихся к машине русских пехотинцев.

Я даже не почувствовал, как их тела были раздавлены и перемолоты танковыми гусеницами, – машину даже не подбросило, когда она прессовала пехотинцев. Человеческая плоть слишком нежна, чтобы противостоять подобной силе, слишком хрупка, чтобы я заметил это хотя бы на своих приборах. Сквозь смотровую щель в броне я увидел, как трое русских пытаются отбежать от разворачивающегося танка, но тут же исчезают под его квадратным носом, и лишь оторванная нога одного из них в валенке падает на наш передний бронелист. Я крутился на месте и давил врагов, а перезарядивший пулемет Курт снова принялся поливать их свинцом – и так, действуя на пару, мы отстояли этот кусочек русской земли во славу рейха.

Наконец я остановил танк «мордой» ко рву и под таким углом, который давал мне возможность хорошо видеть соседний танк слева от нас. Вокруг него также лежали мертвые и раздавленные русские пехотинцы; пушка танка стала подниматься, нацеливаясь на русские блиндажи за противотанковым рвом. Внезапно я успел заметить, как один из мертвых русских, вероятно покрытое кровью тело, дрогнул, поднялся на колени – и швырнул что-то в наших товарищей.