Рысюхин, что ты пил?! - Попов

Рысюхи — Кречет правил страной уже пятьдесят два года, больше, чем продолжительность жизни большинства простолюдинов в те времена. Когда наш род отпраздновал своё столетие и переход из категории «новых» родов в «молодые» — Пётр Алексеевич правил более полутора веков. В полтора раза дольше, чем жили большинство слабых или средней силы (если это не сила Жизни или Природы) магов. Нашему роду скоро двести пятьдесят, переход из «молодых» в «средние», или «сталыя»[1] по местной классификации — а Кречет всё так же правит Империей и не собирается выпускать её из своих лап. Люди рождаются, взрослеют, заводят семью, передают наследие внукам и правнукам и уходят из жизни, а Империей всё это время правит один и тот же человек. От этого он воспринимается простым населением как нечто постоянное, наподобие земли под ногами или Солнца в небе, а его воля — как что-то сродни законам природы, неизбежным и подлежащим неукоснительному исполнению.

Ещё раз — этот человек правит на полвека дольше, чем существует весь мой род! Какой чудовищный опыт накопил он за это время, как развил своё дар и умение оперировать им⁈ Как вообще мыслит человек, привыкший строить планы на поколения простых людей вперёд — и лично следить за их исполнением? И какой жуткий груз воспоминаний и ответственности он несёт на себе…

Да уж, потрясение от осознания того, что знал всю сознательную жизнь, но, как выясняется не понимал по-настоящему. Ещё немного постоял, приводя себя и мысли в порядок. Услышал журчание воды, заинтересовался источником — оказался фонтан. Согласно табличке на ажурной ограде вокруг него — построен в честь открытия городского водопровода. Я ещё могу понять связь водопровода с жабками, сидящими по периметру фонтана, всё-таки водные жители[2]. Но как связан водопровод — и мальчик с лебедем⁈ Ладно, не буду придираться — главное, что красиво.

Настроение после мыслей о том, какой монстр (в хорошем смысле слова) сидит на престоле Империи изменилось — лёгкая и игривая бесшабашность ушла, осела, как пена на пиве. Гулять по улицам больше не хотелось, но времени до поезда было ещё много, проходил я чуть больше часа, потому назад к вокзалу я всё же пошёл пешком.

По дороге приглядывался к ассортименту спиртного на витринах. В большом казённом магазине на меня стали коситься неприязненно, я даже не сразу понял в чём дело, потом сообразил — возраст. В Смолевичах все знают меня и мой род занятий, потому подобный интерес воспринимают правильно, как профессиональный, здесь же я для окружающих — просто подросток, который слишком интересуется крепкой выпивкой. Цены на спиртное были выше процентов на пятнадцать-двадцать выше, чем мне помнилось по майской поездке. С другой стороны — ездили мы по провинции, а тут столица, может, это обычный уровень местных цен. Увидел ещё открытую небольшую лавочку, зашёл и сразу подошёл к продавцу с буклетом своей продукции, чтобы завязать разговор. Из осторожных расспросов выяснилось, что да — были перебои с поставкой, но недели через две всё начало налаживаться. Что ж, стало быть — вопрос так или иначе решён и переживать мне больше совсем не о чём и незачем.

Вернувшись на вокзал, в ожидании поезда купил несколько газет. «Бульварного листка» среди предлагаемых не было. Посидел, полистал, кое-где даже почитал. Тема очистных ещё время от времени всплывала (фу, ассоциации — брысь!) в местной прессе, но так, без огонька. Стороны, похоже, исчерпали все значимые и вменяемые аргументы и перешли на вялое обсуждение судьбы исторического района «Серебрянские мельницы» и двух последних полуразвалившихся строений данного назначения. Складывалось ощущение, что запас доводов и запал иссяк и все просто ждут решения властей, каким бы оно ни было. Набирало обороты обсуждение строительства короткой смычки двух пересекающихся в городе железных дорог — сейчас это была петля длиной более шести вёрст — и объединения всех пассажирских перевозок на одном вокзале, а грузовых — на другом. По-моему — интересная и здравая мысль, поездки с пересадкой станут намного удобнее.

Пока читал, объявили начало посадки в мой поезд — почти за час до отправления, надо же. Не торопясь, поймал носильщика, вместе с ним получил багаж (опять порадовался, что жуть жуткая под пугающим именем «коффер» осталась дома) и двинулся на поиски своего вагона.

Проводник уже открыл дверь в вагон, но не стоял около неё в ожидании пассажиров, а чем-то гремел не то в большом шкафу, не то в маленькой кладовке, но на наше появление тут же обернулся, вытирая руки ветошью. Принимая у меня билет, он привычно скользнул взглядом по родовому перстню, после чего сказал:

— Второе купе, место номер три — стало быть, диван по ходу движения, у передней стенки. Позвольте, я вас провожу.

В принципе, и сам бы не заблудился: на двери купе была крупная цифра «II». Открыв дверь и пропуская внутрь носильщика с вещами — чемоданом и сумкой, портфель с документами, деньгами, револьвером и несессером я нёс сам, это допускалось — проводник извиняющимся голосом произнёс:

— Так что прошу прощения, ваше благородие, кипяток для чая будет только после отправления, пока ещё даже уголь не подвезли, разгильдяи. И, извините, уборную тоже откроем после выезда из города, во время стоянки никак нельзя-с. Если что — то придётся, уж извините, прогуляться до вокзала, такие правила.

Правила эти были логичные и понятные, о чём я и сообщил проводнику. Тот заметно расслабился после моего ответа и увёл носильщика на выход из вагона, бдительно следя за ним. Я же принялся думать, как разместить вещи, чтобы было удобно и в то же время не мешать соседу. За работой невольно начал напевать очередной малоосмысленный куплет:

Она собака.

Она погибла.

Она восстала.

Она бухала!

После очередного повторения я со стыдом и ужасом услышал за спиной тихий смешок и бархатистый голос:

— Надо сказать, я понимаю вашу собаку, молодой человек. Сам, если бы восстал из мёртвых, на радостях в запой ушёл бы, на неделю как минимум!

[1] Сталы — взрослый (бел.)

[2] По-белорусски лягушка называется «жаба». А жаба — «рапуха». Эта «жаба, которая не жаба, а лягушка» порождает массу казусов, особенно у детей, выросших или проводивших много времени в деревнях, где царит «трасянка».

Глава 2

Я почувствовал, как пылают огнём уши и, уже оборачиваясь, выдавил из себя:

— Извините, пожалуйста! Дурацкая привычка в последнее время появилась — напевать всякую бессмыслицу, которая сама лезет в голову!

У входа в купе стоял начавший полнеть мужчина, по виду чуть старше пятидесяти, немного ниже