Эммануэль. Верность как порок - Эммануэль Арсан

Но Эммануэль больше его не слушала. Она в восхищении замерла перед одной из картин: сверкающие море и солнце, сексуальный запах свежевыловленной рыбы. Тропическое солнце окрасило медью женское лицо с высокими скулами. Эта женщина ей нравилась.

Какое озарение, думала она, помогло Аурелии нарисовать это лицо? А волосы модели? Они буквально опутывали женщину и были созданы из листочков, лиан и колючек тайских лесов.

Может, эти загнутые ресницы и резкий подбородок, как крыша буддийского храма, где бонзы в шафранных робах пытались положить конец вечно возвращающимся иллюзиям и желаниям, существовали лишь в воображении Эммануэль? Может, все это появилось перед ее глазами лишь для того, чтобы еще раз увидеть Сиам и вновь прикоснуться к блестящей черепице, покрывающей жилища и храмы этой страны, которую она любила так сильно, что думала, будто в ее сознании навсегда сохранились милые образы этого дивного края?

* * *

Сердце Эммануэль билось так сильно, что она боялась, как бы этого не заметил Дьёэд. Что он только что сказал?

– Признаю, что не заметил сразу, как красная точка с этой груди появляется вот тут, рядом, но она уже не красная, а синяя. Тем же синим цветом светятся и глаза модели, которые уже готовы к оргазму – посмотрите на ее грудь! Она уже в ожидании финала.

Эммануэль с интересом взглянула на собеседника. По-видимому, он понял ее заинтересованность, обернувшись к ней и продолжая свою тираду:

– Вы тоже видите, как эта грудь вибрирует, или я ошибаюсь? Вполне возможно, что ее уже достигли волны наслаждения. Сначала возбудился клитор, который поглаживали умелые пальцы, а потом возбуждение перешло на грудь?

Эммануэль не ответила: она была занята собственными ощущениями – ее тело явно отреагировало на слова пожилого господина.

Она вспомнила клитор, который ей нравилось ласкать: он имел вкус Азии и океанских волн. Она слизывала с интимного гребешка пену и водоросли – ее возлюбленная только что вышла из океана. На бедрах выступили капельки крови – девушка поранилась о кораллы, и Эммануэль языком очистила кожу от крови.

Вокруг небольшой бухты собрались любопытные сиамские рыбаки и многочисленные дети, которые подсматривали за ними, спрятавшись за дюнами. Ребятишки время от времени опасливо приближались в двум соблазнительным девушкам, тела которых прикрывал лишь прилипший к коже песок.

Самые смелые подходили совсем близко, чтобы пощекотать им пятки и увидеть их роскошную наготу.

– Что-то я не могу подсчитать количество ног у этой женщины, – поинтересовался Дьёэд, – вот у этой, которая обхватила руками колени и явно тешит себя строчками из поэмы, о которой нам только что напомнил ваш супруг: «Ведь я в гармонии такая же мечта?»[3]Я предполагаю, что у нее три ноги, ведь в трех скрыто больше тайн, чем в двух.

Эммануэль стряхнула воспоминания и громко подтвердила:

– И два половых органа между тремя ногами гораздо красивее, чем один.

Мужчина согласно кивнул головой. Когда Марк с женой перешли в соседний зал, он, стараясь не отставать, последовал за ними.

И он первым заметил, что платье Эммануэль, минуту назад доходившее до самой шеи, внезапно обрело глубокий вырез, оголило всю спину и спустилось даже ниже талии.

У этого выреза не было скоса, каймы или любой другой обработки. Разрез был таким грубым и резким, что казалось, будто его сделали бритвой. В конце он не закруглялся, а заканчивался прямой линией, которая горизонтально ограничивала начало ягодиц, словно оконная рама, о которую опирается обнаженная женщина.

Если бы Эммануэль приехала одетой так же, как все остальные посетительницы выставки, она бы никого не удивила: у множества окружавших ее женщин вырезы на платьях были на удивление искусными. Но этот мужчина, внимательно смотревший на Эммануэль, когда та удалялась, чтобы посмотреть картины в другом зале, был готов поклясться, что в тот момент она, несмотря на обнаженную спину, выглядела сзади так же невинно, как и спереди.

Он даже вспомнил, что, когда та повернулась, он оценил красоту и ослепительный молочно-белый цвет платья – ему даже стало досадно, что оно не прозрачно. Когда Эммануэль проходила мимо низкой лампы, контуры ее ног даже не обозначились. И уж тем более не было видно ее спины, которую теперь он мог спокойно наблюдать.

Он также отметил, что при ходьбе Эммануэль держала руку на разрезе своей юбки, чтобы тот не слишком откровенно демонстрировал ее ноги. Он подумал, что на самом деле эта женщина намного целомудреннее, чем ее отчасти эпатажное поведение.

Но тогда, спросил он себя, для чего это раздевание, которое обнажало плечи и спину и подчеркивалось высокой прической в старинном древнееврейском или месопотамском стиле?

И тут он позволил воображению разыграться. Ему представилось, как он своими ловкими руками вынимает булавки и развязывает ленточки, скреплявшие юбку. Что, если бы он, будучи не в состоянии больше ждать, взял инициативу в свои руки и залез бы туда, где скрываются великолепные черные волосы лобка? Какое нижнее белье ощутили бы его руки? О, он явно желал предаться любви с этой женщиной!

* * *

Эммануэль повернулась к нему и произнесла:

– Здесь женщины идут по двое.

Он не сразу понял, что она хотела этим сказать. Тогда она повернулась на каблуках и концом зажигалки с золотыми узорами, которую она держала двумя пальцами, указала ему на картины в следующей части экспозиции.

На ближней он действительно увидел две женские фигуры. Но в тот же момент случилось новое перевоплощение Эммануэль, и он уже не мог оторвать от нее взгляда. Его взволновала тайна этих метаморфоз.

Эммануэль повернулась снова, и ее спина вновь была закрыта платьем. Красивая белая ткань элегантно облегала стройное тело.

Мужчина допускал, что виной тому было его воображение. Однако он был слишком уверен в своем душевном здоровье, чтобы согласиться с таким объяснением.

И он предположил, что женщина, которая находится с ним рядом, просто забавляется, разыгрывая его. Но как она это делает? И почему пятнадцать минут назад она не обращала на него ни малейшего внимания?

«В самом деле, почему я думаю, что она делает это для меня? – подумал он. – Эта иллюзия адресована всем, кто хочет принять в ней участие: публике вообще. Лучше я послушаю, что она хочет мне сказать».

Слишком поздно… Эммануэль уже все сказала. Тем хуже для эрудита (именно так она мысленно окрестила своего почитателя), если он такой рассеянный! Она не будет повторять. Ей уже надоело с восхищением разглядывать целующихся женщин – все картины Аурелии в этом зале были посвящены этой теме.

На этот раз Дьёэд оставил при себе наблюдение, которое он собирался высказать: на всех полотнах художница ввела одну постоянно повторяющуюся деталь – каждая женщина мастурбировала и в то же время доставляла удовольствие своей партнерше.