За каменной стеной - Мила Дрим

принимаю, как и обещала, спокойно.

Надеваю уютную пижаму, сверху набрасываю халат. Прохожу мимо зеркала и краем глаза замечаю свое отражение.

Останавливаюсь, пораженная.

Такая я…

Домашняя и умиротворенная.

Не помню, чтобы когда-то видела себя такой.

Да, я сейчас без блеска гламура и шика, но тем не менее, я нравлюсь себе такой.

Улыбаюсь своему отражению и выхожу из спальни.

Как всегда, на лестнице осторожничаю.

Ступаю мягко, почти крадусь. Вдыхаю ванильно-яблочный аромат выпечки. Как в детстве! Уже мысленно представляю, как откушу пирог, как сладкий яблочный сок наполнит мой рот, а мякоть яблока будет таять на языке…

Слышу голос Садыкова.

Хоть он и приглушенный, но чувствую — он ругается. Страх меж ребер начинает пробуждаться.

Замираю на месте.

Напоминаю себе, что Руслан — не Фаиз. Что Руслан говорит сейчас не со мной. Что Руслан — это Руслан.

Но страху все равно.

Он уже поднял голову.

Пытаясь справиться с ним, преодолеваю ступени, и на последней, ощущаю, как ногу начинает сводить судорогой.

Мне становится страшно вдвойне.

Застываю на месте, знаю, что надо идти, но не могу.

Меня начинает трясти — от страха и боли.

Не зная что делать, приваливаюсь плечом к стене.

Может, скоро отпустит…

Не хочу я, чтобы Садыков видел меня сейчас.

Но именно такой он застает меня.

Руслан швыряет свой телефон.

Тот с грохотом падает на пол.

Садыков подбегает ко мне.

Его сильные руки надежно обвивает меня.

— Девочка моя, что случилось? — заглядывая мне в лицо, выдыхает Руслан.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Сильные пальцы аккуратно массируют мою стопу.

Я лежу на диване в зале. Моя нога — в руках Садыкова.

Минутами ранее он, словно маленького ребенка, принес меня сюда.

Руслан молчит.

Я тоже.

Но слова его все еще звучат в моем сердце.

«Девочка моя».

Никто никогда меня так не называл.

Даже мой отец — в редкие минуты нежности — обращался ко мне «Диля».

А тут…

Сглатываю, потому что снова хочу плакать. Но не от физической боли, а от нахлынувших чувств.

Неужели, правда, так бывает? Что мужчина может быть столь ласков и терпелив?

— Полегче? Отпускает? — голос Садыкова мягко, словно шелест волн, касается моего слуха.

Шевелю ногой. Боли нет. Напряжение спало.

Слава Всевышнему!

— Полегчало. Спасибо, Руслан.

— Давай поедем к врачу, пусть осмотрит, — Садыков намеревается встать, но я хватаю его за плечо. Пальцы ноют от каменные бицепсов Руслана.

— Не надо, пожалуйста, — выдыхаю. Умоляюще смотрю на него, — не надо никуда ехать. Я хорошо себя чувствую. Пожалуйста, давай останемся дома. Пирог поедим, попьем чай.

Садыков смотрит на меня, не моргая.

Только глаза его меняют оттенок.

Удивительно. За несколько секунд они становятся цвета густого, крепкого кофе. Улыбка трогает его губы.

— Давай. Конечно. Давай останемся дома. Но, пожалуйста, расскажи, почему ты была так напугана? Это судорога тебя так испугала или есть другие причины?

Я опускаю взор вниз. Грудь сдавливает от смущения и все того же страха.

— Диляра, — мягко зовет меня Руслан.

Поднимаю глаза и окидываю Садыкова осторожным взглядом.

— Знаешь, если не договаривать, если не озвучивать свои проблемы, то я не всегда смогу понять в чем дело. Поэтому, пожалуйста, скажи что так напугало тебя. Я хочу знать, чтобы лучше понимать тебя. Это важно.

Собираюсь с силами и тихо отвечаю:

— Я испугалась. Услышала, как ты ругаешься по телефону, и мне стало страшно, — делаю глубокий вдох, и грудь отдает тупой болью, — я пыталась успокоить себя сама. Напомнить, что ты — это ты, а не Фаиз. Но страх… Он такой сильный, Руслан. А потом случились эти судороги… Все совпало. Прости.

Теплые пальцы Садыкова чуть сильнее сжимают мою обнаженную стопу.

— Не за что просить прощение, Диляра. Спасибо, что проявила храбрость и сказала все, как есть. Я прошу тебя — всегда так делай. Сразу же говори мне.

— Я не храбрая, ни капли не храбрая, — грустно улыбаюсь.

— Ты самая храбрая из всех, кого я встречал на своем пути, — Руслан задумчиво улыбается, — просто ты сама еще не знаешь об этом. Уже одно то, что ты согласилась выйти за меня замуж — говорит о многом.

— Ты ведь знаешь, что у меня просто не было выбора, — шепчу я. Вспоминаю о том, что эти дни беспокоило меня и добавляю:

— Мой отец говорил тебе, что на мне висят долги Фаиза?

Замираю. В груди расползается холодок.

— Разумеется. Мы обсудили все пункты, Диляра. Долги я выплатил, так что не переживай.

— Сумма, — облизываю пересохшие губы, — сумма была большая?

— Это не должно волновать тебя, — Руслан аккуратно убирает мою ногу и встает. — Пойду принесу нам чай и пирог. Что-то еще нужно?

— Нет, — медленно сажусь и устремляю на Садыкова взгляд. — Скажи, пожалуйста, скажи сумму. Я хочу знать, сколько я стою.

Слова вырываются сами по себе.

Они беспокоили меня — с того дня, когда я узнала о том, что долги Фаиза на мне.

— Сколько ты стоишь? — Садыков хмурится и подходит ко мне ближе. Садится передо мной на корточки так, что наши лица оказываются напротив друг друга.

Карие глаза внимательно разглядывают меня.

— Да, сколько, — повторяю я.

Темные брови Руслана взвиваются наверх. Лицо озаряет теплая улыбка. Он берет меня за ладонь. Пальцы сжимают мои. Нежно и бережно.

— Девочка моя, — произносит Садыков. Я вздрагиваю, а он крепче сжимает мою ладонь. Сердце замирает, а потом ускоряет свой ход. Сильнее, еще сильнее, будто пытается вырваться наружу.

— Ты бесценна, — добавляет Руслан.

Он подносит мою ладонь к своим губам и легонько целует.

А мне кажется, что Садыков только что поцеловал мою душу.

Слезы брызгают из глаз. Прячу глаза в ладони.

Дрожу.

Душа моя трепещет, словно птица, выпущенная на волю.

— Не плачь, — с хрипотцой в голосе, просит Руслан. — Пожалуйста, не плачь. Я не хотел тебя расстраивать.

Убираю руку с глаз.

Сквозь пелену слез гляжу на Садыкова. Он смотрит на меня так, будто я — какое-то чудо. Взгляд Руслана ласкает мое лицо.

— Ты не расстроил меня, Руслан, — шепчу, — ты поцеловал мне душу. Со мной такое впервые. Поэтому я плачу.

Садыков меняется в лице. Становится серьезным, и я вижу, как странно блестят его глаза.

Как пронзительно смотрит он на меня.

Ни один человек в мире не смотрел на меня так.

Будто я — что-то прекрасное, что-то такое, что заслуживает восхищения, почтения и любви.

— Ты меня осчастливила этими словами, — Руслан улыбается, — для меня это — честь — поцеловать твою душу.

От признания Садыкова мне хочется рыдать, смеяться и бросить ему, Руслану, на шею.