1941 – Туман войны - Иван Петрович Байбаков

Все, как ты и говорил мне про ваши специализации: переброска в тыл врага, захват и удержание плацдармов, разведка и диверсии как по периметру обороны, так и в более глубоких тылах противника.

– Отбитый у фашистов аэродром? – мгновенно сориентировался Левашов.

– Схватываешь на лету, Алексей Федорович, молодец, хвалю.

И Хацкилевич продолжил, обращаясь уже ко всем:

– Именно аэродром в районе Гонендза, бывший нашим, потом не нашим, а теперь снова ставший нашим. И есть мнение, что для создаваемого здесь оборонительного района будет очень полезно, если этот аэродром в дальнейшем так и останется нашим. А потому, хоть захвативший аэродром лейтенант Иванов никакой помощи в его дальнейшем удержании не запрашивал, я считаю, что с нашей стороны будет целесообразным ему в этом немного помочь, скажем, перебросив туда пару взводов или даже роту десантников. Тем более что лейтенант Иванов нам для этого и транспорт удобный обеспечил – трофейные «юнкерсы». Теперь по Суховоле…

Не прошло и получаса с момента окончания совещания, как Хацкилевича снова отвлекли, и снова это оказался дивизионный комиссар Титов. Был он при этом очень серьезен, никакого следа от утреннего ехидства не осталось.

– Ну, что там у тебя еще, – недовольно встретил его генерал, – вроде только что все обсудили, решения приняли, ответственных за их выполнение назначили… Или опять новости по Иванову поступили?

– К сожалению, да, товарищ генерал, поступили… Две новости, и обе хорошими не назвать.

– Докладывай!

– Мне тут по своим каналам, по линии НКВД, только что аккуратно намекнули, что скоро, ориентировочно завтра-послезавтра в ночь, из Москвы к нам прибудет спецгруппа НКВД во главе с Судоплатовым, а это очень серьезный человек… И летает он высоко… Но даже не это главное, главное то, что Судоплатов со своей группой прибывает только сопровождающим… и сопровождает он кого-то, еще более высокого по положению и полномочиям. Но кто это будет, мне так и не сказали, как я ни старался это выяснить. А это, с большой долей вероятности, означает, что тот, кого Судоплатов будет сопровождать, он вообще не из нашего ведомства… Так вот, иных причин появления здесь столь высокопоставленных «гостей», кроме как связанных с нашим резвым лейтенантом, я не вижу.

Хацкилевич, изрядно огорошенный новостью, чуть помолчал.

– Именно к нам, сюда? Не в Минск?

– Так точно, именно сюда, к нам. Точнее, может быть, сначала они сядут и в Минске – до него от Москвы ближе, но конечный пункт маршрута у них именно Белосток.

– М-да… – задумчиво протянул Хацкилевич, – вот и начинаются пляски вокруг нашего «гостя из будущего». Впрочем, рано или поздно этого следовало ожидать: наверняка Павлов сообщил в Москву об организации Белостокского укрепрайона, вот они там и заинтересовались, кто это тут такой, оригинально мыслящий, нашелся. Что ж, в этой ситуации от нас уже ничего не зависит, а единственная наша задача – своевременно представить пред ясные очи высокой комиссии живого и здорового лейтенанта Иванова. Пусть им теперь объясняет, почему он хочет не в Москву лететь, а здесь воевать. Кстати, ты уже сообщил Трофимову, чтобы Иванов все бросил и немедленно прибыл в Белосток? Можно даже самолетом, через тот самый аэродром возле Гонендза.

Титов чуть помедлил, отчего Хацкилевич недоуменно-сердито вскинул голову, ожидая ответа, и тяжело вздохнул:

– Вот с этим, товарищ генерал, боюсь, могут возникнуть некоторые сложности… И это как раз вторая плохая новость.

– Что там за сложности? – встревожился Хацкилевич. – Что еще случилось?

– Да… произошла там одна неприятная история. Не с ним, нет, а с девкой его, которую Иванов вместе с собой в Сокулку из немецких тылов притащил…

– Что за история?!

– Да, по линии особого отдела… Перестарались с ней немного тамошние особисты, полномочия свои слегка превысили. Лейтенант Иванов про этот инцидент пока ничего не знает, и как он отреагирует, когда узнает, как тогда себя поведет, прогнозировать сложно…

Глава 6

Бригадный комиссар Трофимов небрежно – сказывалась сильная усталость – ответил на приветствие вскочившего дежурного по особому отделу 33-й танковой дивизии и, попутно, всего военного гарнизона Сокулки и привычно направился в свой кабинет.

– Где мой заместитель? – спросил, скорее, по привычке, чем по необходимости, – текущая обстановка в особом отделе дивизии волновала его сейчас меньше всего.

– Так… в допросной он, товарищ бригадный комиссар, – запнулся, а потом скороговоркой зачастил дежурный, – еще с вечера немецкую шпионку доставили, вот он ее сейчас и колет.

– Вот как? – сбился с шага Трофимов, а у самого отчего-то неприятно закололо под сердцем. – И откуда здесь взялась немецкая шпионка: разведгруппа, диверсанты?

– Да нет, товарищ бригадный комиссар, это та фельдшерица из медсанбата, которую на днях из немецкого тыла привезли… Этот, как его… лейтенант Иванов. Вы с ним потом еще беседовали…

– Твою мать!.. – только и смог выговорить Трофимов, которому вдруг, на мгновение, стало трудно дышать. – Вы что же это здесь творите?! Кто приказал?!!

– Так это… – побледнев, снова начал запинаться от волнения дежурный, – ваш заместитель вчера и приказал, чтобы, значит, ее вечером доставили, на ночь в карцер, а с утра чтобы ей интенсивный допрос устроили… Ну, а где-то с час назад товарищ батальонный комиссар и сам в допросную спустился…

Трофимов, в бешенстве скрипнув зубами, ринулся вниз, в подвал, на ходу лихорадочно соображая, что же тут, дьявол его побери, могло такого случиться, что его заместитель, слегка туповатый, но исполнительный служака, доставшийся Трофимову «в наследство» от прежнего начальника особого отдела, вдруг занялся поисками шпионов среди своих, как в недоброй памяти тридцать седьмом?! Тихим рыком шуганув подальше от двери допросной конвойного, бригадный комиссар рывком распахнул ее и влетел в комнату.

– Твою же ж мать!!! – только и смог он повторить, одним взглядом охватив картину творящегося здесь мерзкого непотребства, действительно оформленного в самых гнусных традициях мрачных годов массовых репрессий и выбивания признательных показаний.

На привинченной к полу табуретке, в одной нательной рубахе, устало скособочилась осунувшаяся за ночь в бетонном карцере Татьяна Соколова, назвать которую красавицей сейчас не смог бы никто. Руки скованы за спиной строгими наручниками, при малейшем движении причиняющими сильную боль. И уже в кровь разбито красивое лицо, изуродованы губы, видны кровоподтеки на шее. И уже разодрана на груди рубаха… Почему-то каждый подонок, желая унизить женщину, непременно старается ее раздеть, оставить голой, поглумиться над ее стыдом и беспомощностью. И уже сами по себе текут из глаз слезы, а в самих глазах плещутся ужас и беспомощность непонимания, как у человека, который неожиданно попал в критическую ситуацию, выхода из которой не видит…

– Ты что же, сука,