История Франции - Андре Моруа

3. В те времена даже в мыслях не допускалось, что какой-нибудь философ может поставить под сомнение истины, данные в Откровении. Неверующий подвергался опасности быть отлученным, подпасть под интердикт, подвергнуться пыткам. Выйти за рамки христианского сообщества означало обречь себя на смерть. Но в этом правиле есть одно исключение: этим исключением были евреи, к которым проявляли терпимость как к свидетелям Священного Писания, как к полезным посредникам в торговле с неверными и как к заимодавцам под проценты. Они обязаны проживать в гетто, но вольны посещать синагоги и заниматься религиозными еврейскими науками. Через евреев во Францию проникает арабская культура. Все остальные живут под влиянием Католической церкви. Месяцы и годы отмечаются процессиями с хоругвями братств. Купцы различных гильдий украшают коврами стены церквей, в которых находятся прекрасные изделия ювелирного искусства и церковные облачения, шитые золотом. То, что делает сейчас какой-нибудь богатый американец для своего университета, – это то же самое, что делал богатый купец XIII в. для своего собора.

4. Церковь занималась также и образованием. В деревнях священники обучали детей богатых родителей катехизису, чтению, письму и счету. Епископальная школа имела право выдавать «лицензию» на преподавание. Когда при Капетингах складывалась королевская администрация, она нуждалась в писарях и законниках, которые были бы одновременно и богословами. Из этой потребности родились университеты, которые поначалу были гильдиями или корпорациями профессоров и студентов. Они возникли из школ при соборах, в которых преподавалось семь светских искусств: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Начиная с XII в. Париж становится центром преподавания, знаменитым во всей Европе. Мечтой Абеляра, как всякого образованного человека, было преподавать в Париже, но когда он не смог этого делать в Ситэ, то перебрался на другой берег, на холм Святой Женевьевы. Понемногу французские короли поняли, что собрание молодых людей разных национальностей на stadium parisiense, пришедших испить «из этого источника католической веры», создает огромный престиж и для страны, и для ее государя. «Ни в Афинах, ни в Александрии никогда не бывало такого притока студентов» (Ги Бретон). Папы использовали Парижский университет для распространения католического учения. «Для Святой Церкви наука парижских школ – как сияющие светочи в руках нашего Господа», – писал Александр IV в 1255 г. Но молодые клирики вели себя крайне вызывающе, они были «всегда готовы разозлить горожанина и соблазнить горожанку, они были обжорами за столом, но малонабожны на церковных службах». Сохранились их письма к родственникам: «Мы просим вас прислать с вручителем данного письма сумму денег, достаточную для покупки пергамента, чернил, чернильницы и других необходимых предметов. Вы же не оставите нас в стеснительном положении…» (цит. по А. Люшеру). Позднее Панург Рабле продолжит эту традицию.

5. У Университета не было ни зала для общих собраний, ни своего бюджета. Он не был центром обучения для сыновей дворянства, которые получали образование в своих замках. Греческая или римская элита состояла из воинов, которые в то же время были людьми образованными; в Средние века функции были строго разделены: клирик преподавал, молился, управлял, а рыцарь сражался. Робер де Сорбон основал в 1253 г. первый коллеж Парижского университета – Общину бедных магистров и студентов. Университеты выдавали дипломы бакалавров искусств, магистров искусств, докторов права, теологии или медицины, и эти средневековые звания сохранились до наших дней в американских университетах, унаследовавших через Англию средневековые французские традиции. В этих школах, в основном духовных, классическому образованию не уделялось большого внимания. Урок представлял собой комментированную лекцию по тексту из Библии или Аристотеля (в английском языке слова lecture и lesson сохраняют свое первичное значение). Публичные диспуты, или дискуссии по вопросу, выдвинутому магистром, длились иногда по нескольку дней. В самом начале схоластикой называлось все, что имело отношение к школе. Во времена Алкуина магистр назывался scolasticus. Позднее схоластикой стали называть философию средневековых школ. Основным предметом изучения была логика, так как если Бог наделил человека разумом, то, следовательно, цепь правильных рассуждений должна привести к раскрытию тайны мироздания. И тогда становится понятным, что то уважение к абстрактным рассуждениям и склонность к логической ясности, которые Тэн приписывает классическому духу XVII и XVIII вв., зародились во Франции еще в Средние века (Э. Жильсон).

Указ Людовика Святого об основании Сорбонны. 1257

6. Когда мы знакомимся с диссертациями и вопросами, которые обсуждались тогда магистрами, как, например, «Sic et Non» Пьера Абеляра (1079–1142), то нас поражает характер их занятий. «Спасся или нет Адам?», «Были или нет жены у апостолов?». Выдвигая вопросы для дискуссий, Абеляр пытался применить метод Сократа, пробудить умы, однако средневековый ученый, которому истина была открыта в священных книгах, мог заниматься только интерпретацией текстов. Но так как он был уже знаком со светскими текстами, так как он восхищался Платоном, а еще больше Аристотелем, он должен был попытаться примирить разум, восхищавший его в аристотелевской логике, со своей верой. Самый большой спор среди философов Средневековья шел о природе общих идей. Является ли идея реальностью, единственной реальностью, как учил Платон, или это всего лишь слово, а реальное есть частное, просто факт? Реалисты и номиналисты спорят с большой тонкостью, и в этих диспутах оттачиваются умы, научный словарь обретает свою точность. Святой Бернар, который упрекает Пьера Абеляра в том, что тот отрицает загадочность и неясность веры, считает, что истинное познание Бога происходит через интуицию и что тот, кто вкусил этой истинной пищи души, относится с презрением к сухим коркам познания, которые грызет рационалист. Но кажется, это не убеждает Абеляра. «Смешно, – говорит он, – рассказывать другим о том, чего ни ты сам и ни кто другой не может понять». В этом Абеляр предвосхищает Декарта.

Абеляр и Элоиза. Миниатюра. XIV в.

7. Все творчество святого Фомы Аквинского направлено на то, чтобы успокоить верующих и показать им, что вполне возможно примирить Аристотеля со Священным Писанием, а разум – с верой. «Истина, – говорит святой Фома, – одна, а следовательно, истина, проистекающая из знания, и истина, проистекающая из веры, должны совпадать». Или же Аристотелева логика неверна, или же она должна подтверждать истину, данную в Откровении, или хотя бы ту часть этой истины, которая может быть доказана. «Ибо некоторые вещи, которые подлинны от Бога, превосходят способность человеческого разума – например, что Бог един в трех лицах, – тогда как другие вещи доступны даже естественному разуму – например, что Бог существует». Так оказывается разрешенным духовный кризис, который мог бы нарушить равновесие XII в. Святой Фома утвердил веру, но тем же самым он узаконил и научные исследования. Если вера и познание, дух и мир земной, идея и реальность необходимым образом совпадают, то человек имеет право искать истину как в мире земном, так и в Священном Писании. Он может ставить вопросы перед реальностью, исходя из своих органов чувств и своего жизненного опыта; задачей его рассуждений будет согласовать результаты опыта с традицией, данной путем Откровения. Таким образом, святой Фома предвосхищает современный нам мир. Но в то время как ученый XX в. считает невозможным создавать образ мира и признает, что не знает общего замысла всего сооружения, что лишь отдельные камни этого сооружения ему пока удалось измерить, святой Фома обращается к Откровению и возводит до божественной истины шпиль своего духовного собора.