Последняя из рода - Кэтрин Эпплгейт

На ночёвку мы остановились в глубокой лощине.

Мы с Тобблом собрали веток и прутьев, и Хара развела костёр. На ужин у нас была рыба (у Хары и у меня), вертячки (у Тоббла) и ягоды (их ели все).

Поев, я легла на спину и смотрела, как звёзды собираются в стаи на бескрайнем небосводе, и тогда меня охватило умиротворение: я не жила прошлым и не беспокоилась о будущем, не терзала себя вопросом, осталась ли одна на земле или где-то далеко живут мои сородичи. Я лежала и слушала, как сверчки в такт поют свою песню, которая была похожа на биение сердца Земли.

Хара с Тобблом тоже выглядели невероятно умиротворёнными. Они, словно загипнотизированные танцем языков пламени, в молчании сидели у костра. О чём они думали? Любопытство заставило меня нарушить молчание.

– Мне показалось, ты больше не боишься браконьеров? – спросила я Хару.

Хара удивлённо подняла бровь.

– Почему ты так думаешь?

– Чутьё.

– Ты права. На территории королевства браконьерство незаконно, браконьеры охотятся подальше от населённых земель.

– Значит, мы уже почти дошли?

Хара показала на восток.

– В нескольких километрах отсюда деревни Долгрейта. – Она повернулась и теперь показала на северо-запад. – А оттуда уже недалеко до Города свободных торговцев. Но мы всё равно должны быть начеку: натолкнуться на людей Мурдано можно где угодно. Правда, они не утруждают себя и передвигаются шумно, поэтому, если окажутся поблизости, мы их услышим.

– Так значит, ты хорошо знаешь здешние места? – спросила я.

– Неплохо.

Я какое-то время не решалась задать следующий вопрос. Но мне так много всего хотелось узнать об этой девчонке…

– У тебя… родные в этих краях?

Хара посмотрела на меня не выражающим никаких эмоций взглядом.

– В некотором смысле.

– Может быть, друзья?

– У меня нет друзей.

Тоббл широко раскрыл глаза.

– У всех есть друзья!

– У меня тоже никогда их не было, – ответила я. – То есть мои братья и сёстры и были моими друзьями.

– Друзья – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, – снова без эмоций ответила Хара.

Я хотела задать ещё вопросы, как вдруг осознала: Хара всегда очень осторожна с ответами – она рассказывает только то, что считает нужным; в противном случае просто молчит. И лучше не подгонять её – тогда она сама всё расскажет. Общаться с ней непросто, а я к тому же была её пленницей и всё время задавала вопросы, на которые не получала от неё ответа.

Мама всегда поощряла моё любопытство. Она говорила: «Только задавая вопросы, ты можешь чему-то научиться». Но иногда случается, что ответов нет. Или они могут быть не такими, какие мы ждём.

Подул лёгкий ветерок, который принёс знакомые запахи меда и лаванды – ароматы из моей прошлой жизни без страданий и боли. Я закрыла глаза, чтобы не расплакаться, потому что тоска по дому накрыла меня, словно волна ледяной воды.

Мы шли ещё два дня. Когда у меня или у Тоббла начинали болеть ноги, Хара сажала нас на лошадь, и какое-то время мы ехали верхом. В знак благодарности мы собирали вдоль дороги нежные листья травы и кормили Валлино, который, так же благодаря нас в ответ, иногда прижимался к нам носом или издавал довольное ржание. Казалось, Тоббла он любил особенно сильно.

– Интересно, о чём весь день думает Валлино? – Тоббл задал этот вопрос, сидя на его спине, во время второго дня нашего путешествия.

– Думаю, у него две мысли, – ответила я. – И одна из них: «Хочу есть».

– А вторая? – спросила Хара.

– «Не хочу есть».

– Ты так говоришь, потому что он не относится к главным классам, – возразил мне Тоббл. – Но это совсем не означает, что он не может думать о чём-то серьёзном.

На что Валлино поднял хвост и оставил на тропинке особенно пахучий «сюрприз».

– Забудем об этом, – ответил Тоббл, и мы с Харой засмеялись.

Когда тропинка постепенно превратилась в дорогу, Хара сказала:

– Что ж, похоже, пришла пора мне снова стать мальчишкой.

– Почему? – недоумевал Тоббл.

– Очень скоро мы начнём встречать попутчиков. Будет намного проще иметь с ними дело в образе парня, – пыталась объяснить Хара, затягивая волосы в хвост.

– Но ведь это несправедливо, – возмутился Тоббл. – Неужели так важно, кто ты – мальчишка или девчонка?

– Но это так, – согласилась Хара. – Жизнь отучила меня искать в этом мире справедливость.

Она посмотрела на меня.

– Ты тоже не должна показывать, кто ты на самом деле, Бикс.

– Потому что я даирн.

– Да, ты редкость. Всё редкое привлекает внимание.

Я недовольно заёрзала.

– И как же я смогу перестать быть даирном? – спросила я.

Конечно же, я знала ответ.

Хара состроила гримасу.

– Если пойдёшь на четырёх лапах, будешь помалкивать и время от времени вилять хвостом…

Я громко вздохнула.

– Да знаю я. Просто… Я ведь не собака.

– Я понимаю, – сказала она. – Будь ты собакой, этого разговора не случилось бы.

– Никогда не любил собак, – влез в разговор Тоббл. – Они ловят воббиков. И едят их.

– Тут вот в чём дело, – начала объяснять я. – Когда-то слово «собака» было для даирнов оскорблением. Я не говорю, что мы их презираем. Мы их любим…

– Ты сначала попробуй убежать от своры этих голодных псов, а потом говори о том, как их любишь, – вставил Тоббл.

– Но согласно древним писаниям, – продолжала я, – во времена, когда люди и даирны жили бок о бок, самым обидным для нас сравнением считалось «как самые настоящие собаки».

– Прости, Бикс, – сказала Хара. – Но так тебе же будет лучше.

– Понимаю. – Глубоко вздохнув, я встала на четыре лапы, произнеся неубедительное «гав».

– Кто бы мог подумать, что лай может быть настолько печальным, – сказала Хара, поглаживая меня по голове.

Я чувствовала себя вполне комфортно, когда я шла по-собачьи, – единственное, подушечки на пальцах рук были не такие твёрдые, как на пальцах ног. Когда могла, я старалась идти не по каменистой дороге, а по траве на обочине. Также я старалась держать пальцы вместе и всегда прикрывать сумку на животе. Если я не расставляла руки широко в стороны, то скользуны видно не было, поэтому хотя бы об этом я не беспокоилась.

И, как оказалось, у меня получалось обвести вокруг пальца прохожих. Как-то раз мимо проходили рыцари. Один из них склонился с мощного коня в доспехах и рукой в перчатке погладил меня по шее, называя при этом «славной собачкой».