В ожидании Догго - Марк Миллз

Я понимал, мать за меня радуется; у нее и в мыслях не было меня обижать. А если мне что-то показалось, я же сам не облегчал ей задачу. Какие мои самые большие достижения? Чипсы без масла (Изумительно, дорогой! Но что такое чипсы без масла?). Или смягчитель ткани (Я немедленно поменяю марку).

– Мам, мне надо с тобой кое о чем поговорить. Ты одна?

– Конечно.

Прозвучало неубедительно.

– Речь пойдет о Найджеле, – продолжил я. – Мне позвонила Мария, она в затруднительном положении. Забеременела от него и теперь не знает, что делать. – Мария – темнокожая красотка, которая готовит, убирается и делает покупки. И вообще управляет всей их жизнью.

Из-за кромки экрана показалось лицо Найджела.

– Ложь! Гнусная ложь! Тест на отцовство докажет, что ты просто лжец! – Надо отдать ему должное: он соображал быстро и за словом в карман не лез. – Хорошо выглядишь, Дэниел.

– Ты тоже, – подхватил я, хотя сомневался, что его рубашка без воротника и пестрый галстук подходят друг другу.

– Если хочешь перемолвиться со старушкой наедине, я не возражаю. Ухожу.

– Старушкой? – возмутилась мать.

– Со зрелой дамой, – поправился Найджел.

Я был сыном своей матери, и меня слегка покоробил брошенный ею на Найджела любящий взгляд, но в то же время тронул. В первом браке она была замужем за брюзгой, но во втором получила шанс на личное счастье. Своими вопросами я мог взбаламутить ее жизнь, чего она не заслуживала и не хотела, но мне необходимо было поговорить с ней начистоту.

Мой отчет о поездке в дом престарелых «с видом на море» мать слушала молча, но когда я передал ей слова деда, удивленно воскликнула:

– Он так сказал?

– Да. На полном серьезе.

Мать посмотрела на меня в упор, как на деревенского недоумка.

– Дэнни, твой дед выжил из ума.

Мне хотелось спросить, откуда у нее такое впечатление – ведь она не посещала отца с Рождества.

– Не совсем.

– Да ладно тебе. Глупости какие-то.

– Мам, это правда? Ты должна меня понять.

– Понимаю. Но сейчас у тебя в голове кавардак, и мне ясно почему.

– На что ты намекаешь?

– Я слышала, что́ устроила Клара.

– Неужели?

– Эмма мне рассказала.

– И тебе не пришло в голову позвонить мне?

– Тебе же не пришло в голову позвонить мне, – парировала она. – Ведь так? Это потому, что у нас больше нет такого рода отношений. Тебе тридцать лет. Хочешь, чтобы мать лезла в твои любовные дела? Я в тебя верю, Дэнни. Ты разберешься со всем, с чем необходимо разобраться. Всегда был сильным, независимым, волевым. Именно волевым.

Я прокручивал наш разговор в голове. Представлял, что может сказать мне мать и что отвечу я. И теперь воспользовался одной из заранее отрепетированных реплик:

– Послушай, мама, никому об этом не надо знать: ни Эмме, ни Найджелу, ни даже отцу, если он еще не знает. Но пойми, я на это имею право.

– Я понимаю одно: ты завелся на пустом месте. Как ни крути, дед выдает желаемое за действительное. Он всегда недолюбливал твоего отца. Извини, что говорю тебе это.

– Поклянись жизнью деда.

– Что?

– Ты слышала: поклянись жизнью своего отца, что папа – мой биологический родитель.

Мать сделала глоток вина.

– Какие ужасные вещи ты просишь. Но если тебе от этого станет легче, хорошо, клянусь. Теперь ты счастлив?

Да, я был счастлив и одновременно противен себе.

– Извини, мама.

– И ты меня извини. Твоей вины нет. И деда вины нет. Виновата болезнь. Только впредь постарайся… как бы это сказать… относиться осмотрительно к тому, что вылетает у него изо рта.

– Обещаю.

– А теперь покажи мне свою новую собаку, о которой упомянула Эмма.

Купание в реке Какмир сыграло объединяющую роль, и я получил право гладить Догго и трепать за уши. Но знал: если позову пса, он не придет. Поэтому выключил ноутбук из розетки и перенес на диван.

– Боже! – воскликнула мать. – Скажу откровенно, у него мало шансов завоевать приз на выставке «Крафтс».

На следующее утро я осознал, насколько меня угнетала история с дедом. Но вскоре встряхнулся, успокоился и почувствовал себя в ладах с миром.

Клара начинала день с медитации, своеобразной благодарной молитвы за драгоценный дар жизни и обещала отплатить за него своими поступками. Я тоже какое-то время этим занимался, и мы садились в позу лотоса в гостиной друг против друга. Но однажды Клара сказала, что нужно дышать через анус. После чего я уже не мог сохранять серьезное лицо, и меня отстранили от утреннего ритуала.

Теперь, когда я один, у меня получается лучше, даже несмотря на то, что вокруг, интересуясь происходящим, бегает Догго. Позволяю реальности просачиваться в сознание: я здоров, молод (по крайней мере, моложав), у меня хорошо оплачиваемая работа, и я живу в стране, где дорожат личной свободой. От этого мое положение существенно лучше, чем у миллионов людей на планете. Все неприятности в моей жизни либо неизбежны, либо я их сам себе создаю.

Никто не возникал из темноты, чтобы в приступе немотивированной ярости убить кого-нибудь из моих близких. Правда, месяц назад от меня с другим мужчиной сбежала девушка, но, если хотите знать правду, я обленился – и не только по отношению к Кларе, но и по отношению к себе. Полгода потворствовал своей депрессии, развившейся после срыва Толстого Трева, ныл и жаловался на свои неприятности. А ведь это была возможность, которую я с нетерпением ждал, – заняться своей книгой. Нехватка времени больше не могла служить отговоркой, и я выискивал другие. Все эти отговорки Клара могла швырнуть мне в лицо, но она терпеливо ждала, когда ко мне придет вдохновение, и мои пальцы запорхают над клавиатурой.

Следовало понять, что она теряет веру в меня. Клара нашла себе ангела-хранителя Камаэля, а затем зациклилась на Уэйне Килси. Надеюсь, они счастливы втроем. Я постепенно привыкал к мысли, что наши отношения окончательно прекратились.

Все отлично. Никто не умер, все живы и в добром здравии. Кроме деда – он хоть и жив, но болен. Но даже его медленное угасание надо принимать как должное. Мама не права: болезнь не следует винить. Разве можно винить то, что действует без злого умысла, а просто заложено подобно тикающей бомбе в нашем генетическом коде?

Какое имеет значение, правду ли сказал мне дед, и не солгала ли мне вчера вечером мать из своего гнездышка у бассейна в Марокко? Я живу, и этого достаточно. Не просто достаточно, это – чудо. Не в религиозном смысле слова. Верить я давно перестал. С религией явно не все в порядке. Я вот что имею в виду: если она ошибается по поводу того, откуда мы взялись, трудно поверить учению о том, куда мы денемся. Уверен в одном: я не хотел бы провести вечность в месте, населенном кроткими и смиренными.