В ожидании Догго - Марк Миллз

– Монтеня?

– Французского философа.

Я знаю, кто такой Монтень. В университете меня заставляли читать его «Опыты» – они мне понравились. Но у меня нет ни малейших сомнений, что философу нечего было сказать по поводу управленческих капиталистических структур хотя бы потому, что он жил в докапиталистическом шестнадцатом веке.

– Такой книге требуется завлекаловка, УТП,[5]и я остановился на Монтене.

– Почему?

– Он скептик, а многие из моих теорий… – Тристан подыскивал слово.

– Скептические?

– Сейчас, сейчас… Только не надо хохмить.

Сказать «теории» было явным преувеличением. Насколько я понимаю, у него имелась всего одна: пресытившийся управленец порождает инерцию и застой системы, поскольку для того, чтобы содержать в порядке то, чем руководишь, необходимо сомневаться и отметать ненужное. Какой от сотрудника толк, если он соглашается со всем, что попадает к нему на стол? Работа теряет смысл, и его можно прогнать, сэкономив деньги на зарплате.

Интересная мысль, даже если она подозрительно напоминает закон Паркинсона. И еще: она базируется на основополагающем предположении, что любая идея хороша и должна беспрепятственно достигать самого верха управленческой структуры. Я же считаю, что на организационных ступенях успешно отметается вся муть, способная поставить бизнес на колени. Но Тристану я ничего не сказал. Чтобы выстроить свои гипотезы, разумеется, запасся аргументами и тщательно отобрал примеры.

– Как будет лучше: контрменеджмент или антименеджмент?

– Простите?

– Для заглавия.

Я задумался.

– Анти-, пожалуй, резковато. Контрменеджмент предполагает позитивный процесс… как если бы на дереве отсекались засохшие ветви.

– Для обложки мне потребуется подзаголовок – ключевая фраза. Что-нибудь вроде: «Контрменеджмент: Как… и далее б…» Ну, вы понимаете.

Еще как понимал: «Контрменеджмент: Как нажить состояние, впаяв лживую теорию легковерным бизнесменам». Мне не очень хотелось помогать ему, но и ответить «нет» я не мог.

– Хорошо бы прочитать отрывок из книги, чтобы лучше понять, что вы предлагаете.

Тристан протянул мне только что законченную главу. Она называлась: «Кто не за столом, тот в меню». К его чести надо было признать: это звучало так, как мог бы сказать Монтень.

Я получил приглашение от Эди вечером в четверг, когда уходил с работы, чтобы встретиться с Толстым Тревом. Я не говорил ей, что мы видимся. Чувствовал, что она опасается – вероятно, боится, что когда он придет в себя, я могу уйти снова работать в команде с ним.

В тот уик-энд Эди позвали на свадьбу подружки детства в Хинли, а Дуглас уехал в Шропшир играть в крикет.

– Понимаю, надо было предупредить заранее. У вас уже, наверное, что-нибудь намечено.

– Хотите, чтобы я стал вашим «плюс один»?

– Скорее уж «плюс два», хотя Догго может не ходить на церемонию.

Эди сказала, что ее родители присмотрят за ним. Планировалось, что мы проведем у них вечер субботы.

– Вас обоих хотят видеть.

– Вы им и о Догго сообщили?

– Конечно, – кивнула она. – Я же не только с вами соседствую в кабинете.

Я солгал, что свободен в выходные. Джей разозлится на меня, но я не собирался упускать шанс провести выходные за́ городом с Эди. Кроме того, Джей и так на меня сердит – утверждает, будто из-за меня от него ушла Лили. Это случилось несколько дней назад: громкий скандал, как это у них водилось, без всякого повода, за которым на сей раз не последовало сопровождаемого потоком слез примирения. Лили швырнула бокал с вином в телевизор с плоским экраном, собрала чемодан, взяла такси и уехала к сестре. Заявила, что между ними все кончено, что, конечно, неправда, но Джей убежден, что в их разрыве виноваты мы с Кларой – мол, катализатором послужило то, что разошлись мы. Я бывал свидетелем чего-то подобного. Эффект домино: разрушаются отношения одних и тут же начинают ломаться у других, словно исчезают некие табу, и все летит кувырком. Я не считал себя виноватым, и думаю, Джей на это не рассчитывал. Просто хотел в субботний вечер побыть в своей компании.

Идея эта окрыляет. Я вот о чем: кому в здравом уме придет мысль выбрать аэропорт «Хитроу» в качестве места, где провести бурный вечер? Разумеется, тому, кто много летает и знает, что отели аэропортов забиты иногородними стюардессами, ожидающими продолжения рейса. «Только не зови их стюардессами, – поучал он. – Они этого не любят. Говорят, что они бортпроводницы». Девушки слишком устают, чтобы тащиться в центр города, но хорошо провести время не возражают. «Прикинь: парковка бесплатная, за номер уплачено».

Я рассмеялся и согласился, хотя искал предлог, чтобы отказаться. Теперь предлог нашелся.

Толстый Трев, или все, что от него осталось, открыл дверь квартиры в черной облегающей майке и с протеиновым коктейлем в руке. Он был почти неузнаваем. Не помогало идентификации и то, что Трев сбрил свою кустистую бороду (возможно, потому, что у него открылась линия подбородка, которую он мог демонстрировать миру).

– Господи помилуй, Трев, где твоя другая половина?

Я рассчитывал, что он рассмеется или по крайней мере улыбнется, но получил лишь крепкое рукопожатие.

– Это все благодаря ИТВИ.

– ИТВИ?

– Интервальному тренингу высокой интенсивности.

– Ах да, конечно.

– Заходи.

Переступая за ним порог, я мысленно вычеркнул из списка забавных тем для разговора исполняющих балетный номер бегемотов.

Квартира почти полностью лишилась мебели, а посредине гостиной появился гребной тренажер. Трев держался дружески, посочувствовал моей размолвке с Кларой, благодарил, что я набрался мужества рассказать ему о новой работе, хотя оказалось, что слухи об этом до него уже долетели.

– Мне по барабану, – успокоил он, подавая мне чашку зеленого чая. – Абсолютно по барабану.

Ресторан не славился своей кухней, но был единственным местом поблизости от дома Трева, куда пускали с собаками и где подавали вегетарианскую еду. Трев с самого начала решил, что мы пойдем именно туда. Мучное и молочное он исключил из своего рациона, но спиртное по-прежнему значилось в его меню. Но только после того, как я, совершив ошибку, заказал вторую порцию джина, Трев решил составить мне компанию и перейти от воды «Сан Пеллегрино» к чему-нибудь более крепкому.

Мы беспрестанно говорили о нем: как он изменился, как много узнал о себе, насколько вырос как личность в то время, как тело его все больше ужималось. От подобных бесед у меня внутри начинают трезвонить тревожные звоночки. Теперь же, после ухода Клары, они звучали громче – я успел отвыкнуть постоянно выслушивать истории о самосовершенствовании. Но все-таки нашел в себе силы говорить: