Мой генерал - Татьяна Устинова

Федор Тучков вздохнул выразительно. Она сама только и делалавесь вечер, что так вздыхала. Она вздыхала о том, что Федор Тучков очень тупой.Теперь Федор вздыхал о том, что она, Марина, тоже оказалась тупой.

— Такие узкие ремни не носят в джинсах. Вы что? Непонимаете? Джинсовый ремень должен быть по крайней мере вдвое шире.

— А может, он был не такой… модник, как вы, и ему былонаплевать на ремень?

Тут ей показалось, что Федор обиделся. Наверное, слово«модник» его задело. Ну и что? Одни его светящиеся штаны чего стоят, не говоряуж о сказочной гавайской рубахе!

— Может быть, ему и было наплевать, — изрек наконец ТучковЧетвертый, — но это просто очень неудобно — такой узкий ремень в джинсах!

— Вам видней, — согласилась ничуть не убежденная Марина. — Япросто не понимаю, какое это имеет значение — узкий ремень, широкий ремень!Самое главное, что этим ремнем его… он…

Снова толща черной воды, заросшая бурой и как будто грязнойтравой, распахнутые мертвые мутные глаза и черный провал рта, из котороголилось на песок…

Марина вдруг взялась за горло. Горло было горячим инеприятно хрупким, а рука холодной, как лягушачья лапа.

— Что такое? — подозрительно спросил Федор Тучков шепотом. —Вам что, плохо?

— Мне не плохо, — пробормотала Марина, — мне хорошо.

Он озабоченно посмотрел ей в лицо.

— Давайте-ка я вас подсажу, — предложил он любезно, какбудто распахивал перед ней дверь «Линкольна», — а ремень заберу. Давайте?

— Куда… подсадите? — не поняла Марина и отпустила горло.

— Как куда? На ваш балкон, разумеется.

— Не надо! — возмутилась она. — Я сама прекрасно залезу!

И она немедленно полезла, желая продемонстрировать ловкость,и застряла, и пузом повисла на перильцах, и стала дрыгать ногами, чтобы наконецперевалиться внутрь, и Федор Тучков приблизился и перекинул ее ноги.

Вот позор. Позор и стыдоба колхозная, как говорил отец.

— Все в порядке? — вежливо спросил снизу Тучков Четвертый.

— Да, да! — с досадой ответила Марина. Щеки ее горели. —Бросайте ремень!

— Может, я заберу его? Что он у вас будет лежать!

— А у вас?

На это Федор ничего не ответил.

— Давайте, — поторопила его Марина, — бросайте!

Ремень перелетел через перильца и шлепнулся у нее за спиной.

— Спокойной ночи, — приглушенно проговорил снизу ТучковЧетвертый, — на всякий случай заприте балкон.

— Непременно, — сладким голосом пообещала Марина. Ейхотелось посмотреть, как он полезет к себе — вряд ли перемахнет перила, а-ляудалой полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах! — и тогда она соспокойной душой отправится спать и не будет остаток ночи думать о том, какзастряла животом на перилах и торчала задом вверх, болтая ногами.

Подсмотреть не удалось. Он не уходил, ждал, когда оназакроет балкон, — из вежливости. Она закрыла и не сразу погасила свет — пустьон не думает, что она подглядывает! — а когда все же приподняла краешек белойшторы, Федора Тучкова на газоне не было. Исчез. Ушел.

Марина проверила двери — входную и балконную. Все заперто.Как-то в одну секунду ей вдруг стало очень холодно, так холодно, что ледяныепальцы как будто окостенели и плохо слушались.

Кое-как она нацепила байковую пижаму — пижам было две,байковая и шелковая, на выбор, — и забралась на громадную и пышную купеческуюкровать и накрылась с головой. Зубы стучали, и пальцы, вцепившиеся в перину,никак не разжимались.

Да. Она явно переоценила свои силы. Не стоило идти ночью напруд, и шарить в нем палкой, и вздрагивать от каждого звука, и всматриваться втемноту леса, а потом обнаружить у себя за спиной черную тень!

Зачем он пошел за ней? Что на самом деле ему нужно?

* * *

Прямо над Мариной, дрожавшей мелкой дрожью в своейкупеческой постели, Вероника задумчиво смотрела в окно, на лужайку, тусклоосвещенную громадным старомодным фонарем, похожим на ящик.

Вероника слышала, как разговаривали Федор Федорович Тучков иМарина, как она потом лезла через балкон, а он ждал, как потом он бросил ейчто-то, а она подобрала.

Что все это может значить? Что они задумали? Куда ходили?Следили за ней? Если да, то как они могли… догадаться?! Да еще так быстро? Ичто ей делать, если они на самом деле догадались?!

Но… как?! Как?!

Она соблюдала предельную осторожность. Он тоже былосторожен, и если бы не сегодняшний… разговор, никто и никогда ни о чем бы недогадался!

За толстой стенкой старого здания бодро похрапывал дед.Вероника отошла от окна, дошла до кресла и повернула обратно.

Ей нужно хорошенько все обдумать.

Обдумать и принять меры.

* * *

Марина проснулась, когда серый свет очень раннего утрапробрался к ней в комнату. Проснулась мгновенно — распахнула глаза, уставиласьв потолок, и больше закрыть их не смогла. Они просто не закрывались.

Марина смотрела в потолок — довольно долго, а потом скосилаглаза на будильник. Черные старомодные стрелки выглядели как-то странно набелом циферблате, и она не сразу поняла, что ничего не странно — просто ещеочень рано, она никогда не просыпалась так рано.

Больше ей не заснуть, она знала это совершенно точно.

Потолок был белый и очень высокий, с немудрящей, но тяжеловеснойлепниной. Санаторий строили в пятидесятые годы. Стиль сталинский ампир —колонны, ореховые двери, светлый паркет, просторные холлы, узкие коридоры, вотлепнина на потолке.

Марина вытащила из-под одеяла руку и почесала нос.

Ну что теперь? Бассейн? Зарядка? Медитация на балконе?

Пожалуй, медитация была бы лучше всего, но — вот беда! — неумела она медитировать. Вернется в Москву, вступит в какой-нибудь элитный клуб,где этому учат.

…Какой, черт побери, элитный клуб? Откуда у зачуханногопрофессора математики возьмутся деньги на клуб, где учат медитировать? И зачемей учиться? Отпуск у нее случается раз в пять лет, а в промежутках междуотпусками она чудесно медитирует и без всякой специальной науки — в холоднойпреподавательской, в триста шестой аудитории, где в узком солнечном лучетанцуют пылинки, дома за стареньким компьютером, в своей длинной комнатке сокошком в торце — а за окошком старый тополь, в троллейбусе, уткнувшись носом впобитую молью дерматиновую спину утренней бабульки-путешественницы, невестьзачем и куда потащившейся в общественном транспорте — и все сплошная медитация,такая и эдакая и еще разэдакая!..