В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

(мудрый Яо-ван сразу, конечно, распознал, что это дракон, и дал ему особое лекарство), и еще помог тигру, вынул из его лапы занозу. С тех пор, говорят, дракон и тигр всюду его сопровождают. Поэтому обычно в храмах рядом со статуей Яо-вана ставят еще фигуры дракона и тигра. Ну, а в этом храме их не нашлось. Обходятся просто дощечкой с надписью.

Перед богом — чаши с гадательными жребиями-палочками, носящими номера серий и порядка. Гадающий становится на колени перед божницей, молится про себя, затем встряхивает чашу и вынимает палочку-жребий. Монах или слуга при храме смотрит в книгу, где выписано все, что положено будто бы духом каждому жребию, в том числе и лекарственные рецепты, и читает это гадающему. Впрочем, если при храме имеются отпечатанные экземпляры оракула, то за некую мзду всякий может купить его, чтобы читать прорицания дома. По бокам статуй лежат небольшие куклы из глины и бумаги, и на каждой из них написаны фамилия и имя. Это — ти-шэньр, куклы-«заместители», долженствующие заместить душу тяжело больного и вместо нее услужать богу. Бог, удовлетворенный такой заменой, не будет требовать к себе душу больного, и тот поправится. Часто такие куклы кладутся ради профилактики, чтобы не заболеть.

На обратном пути, проходя мимо Чэнхуанмяо, видим, что народу в храме немного, и устремляемся в него, дабы осмотреть обстоятельно.

Во всем списке богов китайской религии первое место занимает чэнхуан, как наиболее известный и общий всему Китаю, и храмы его — Чэнхуанмяо — едва ли не самые интересные. Во-первых, это храмы самого интенсивного народного культа. Во-вторых, они развертывают перед нами всю суть и все убожество религиозной системы. Перед нами — точная копия губернаторского ямыня (дворца, канцелярии, присутствия), где есть помещения для челобитчиков, для подсудимых, комнаты пыток, наконец, дворец самого губернатора и его гарема, кухни и т. д. Только вместо живых людей стоят, сидят, лежат статуи. Не хватает только, чтобы в рот губернатору была воткнута опиумная трубка.

Таким образом, вот система: на небесах, как и на земле, чиновничья иерархия, и душа человека должна, прежде чем быть награжденной за свою жизнь или наказанной, пройти все те же инстанции, как в суде у губернатора. Живые должны быть челобитчиками и адвокатами для мертвой родни, иначе мертвый дух будет выкинут вон и будет мстить живым, как злой бес, превращаясь то в женщину-вампира, то в мужчину, терроризирующего семью, то вообще в то или иное зло, уничтожающее семью.

Чэнхуанмяо — первая полноправная «судебная инстанция», где уже снимаются дознания с мертвых душ, входящих в район компетенции бога уездного города чэнхуана. Сюда, как и живые преступники в общем административном порядке, препровождаются души из всех деревень этого уезда. Первой инстанцией для них служит туди-е — камера (храм) бога, имеющаяся в каждой китайской деревушке, о чем я уже писал. Далее, души пересылаются в префектуру (фу-чэнхуан), в столицу (цзинши-чэнхуан) и, наконец, в громадный храм Восточной горы, где сидит главный бог мертвых — Тайшань.

Мы скоро увидим храм: дальнейший наш путь лежит прямо в Тайаньфу, где и находится этот знаменитый Таймяо.

Все эти храмы, канцелярии-застенки, обильно увешаны прямоугольными роскошно лакированными и золоченными досками с надписями, приносимыми как свидетельство веры наиболее благочестивыми людьми, которым бог будто бы помог, хотя он, собственно, бог только мертвых, а не живых (в китайской религии специальности мало уважаются).

Храм украшен всевозможными вотивами[29], некоторые из них определенно намекают на специальность бога, которую верующий жертвователь желает использовать для спасения своей души. Таковы, например, бесчисленные письменные принадлежности (кисть, бумага,, тушь и т. д.), необходимые богу для записи всего хорошего (о плохом после этой взятки нет речи), что бог может поставить в заслугу жертвователю и наградить его.

Столь подробная и наглядная картина загробных мытарств грешной души, каковую мы видим в храмах чэнхуана, скопирована китайцами у индийских буддистов. Однако в своей выразительности китайская религия идет и далее: она воспроизводит буквально все покои бога-губернатора, даже его спальню, где надпись говорит красноречиво: «Он ее добивается всей душой». Между прочим, в этом храме в Вэйсяне статуя чэнхуана имеется в двух экземплярах: одна одинокая, другая с женой. Жена бога тоже, оказывается, занимается: его делами, о чем гласит надпись: «Ее материнские милости всех нас покрывают».

В храме бродят торговцы всякой религиозной утварью. Купил любопытные бумажные фигурки, изображающие самого чэнхуана. Они предназначаются для тех, больных, которые сами не в состоянии прийти в храм: и молятся дома перед этими фигурками. Тут же продаются бумажные подарки чэнхуану: шапки, зонты, веера, монеты. Все это после свершения поклонения сжигается перед божеством, ибо огонь превращает эти игрушечные изображения в настоящие, по моде того света, угодной богу.

Усталые, но довольные осмотром храма, возвращаемся в гостиницу, спешно собираемся, едим и — на вокзал. К нашей полной неожиданности, пришел провожать нас Чжан, — все те же невероятные церемонии.

В вагоне душно, жарко. К нам присоединился еще товарищ нашего Линя, как и он — фуцзянец, и оба залопотали по-фуцзяньски. Разница с пекинским наречием не так уж страшна. Понимаю, хотя и с трудом. Еще раз убеждаюсь в том, что понимать живую, «настоящую», а не специально адаптированную для иностранца речь во много раз труднее, чем говорить самому. По дороге убеждаю Шаванна перед отъездом из Цзинаньфу побывать на знаменитом Даминском озере, благо оно совсем недалеко от города, а не повидать его — обидно. Шаванн в конце концов соглашается. Завтра съездим.

13 июня. Озеро Даминху, действительно, эффектное. Было бы еще лучше, если бы поменьше тростника, побольше лотоса. Все здесь в общем очень пышно и богато: лодки, павильоны, храмы, надписи. В былые времена, располагая большим количеством времени, знать, любила сидеть за обедом и попойкой чуть ли не весь день. В обычае было поэтому освобождаться от тесных комнат ресторана и выбирать для пира место среди природы, особенно знаменитое по своим красотам. Таковым является и это не раз воспетое поэтами Даминское озеро с его беседками-островами. Гляжу и по самой прямой ассоциации вспоминаю изящный рассказик Ляо Чжая из его «Странных рассказов»[30] о том, как в такой вот именно беседке с названием, конечно, не меньшим, чем «Беседка водного лона», даос-волшебник принимал гостей: пир происходил зимой, и озеро было пустынным. Но стоило только гостям, вздохнув, пожалеть, что нет лотосов — летней красы, как вмиг чары даоса покрыли все озеро цветами. Послали за ними слугу на лодке, да не тут-то было: как только подъехал он к южному