Фонарь Диогена - Мария Брикер

Выходит, Маруся ее обманула. Предательница! Вика попыталась крикнуть, но ничего не получилось, язык во рту ворочался с трудом, и она лишь прошептала себе под нос:

– Не прощу тебя, Маруся…

– Обойдусь как-нибудь без твоего прощения, – устало сказала женщина, поцеловала Вику в затылок, и наступила темнота.

Он нашел ее, нашел! Но подходить не спешил, наблюдал издали. Лиля стояла на пологом берегу в длинном светлом платье, держала в руках корзину и бросала в воду разноцветные лепестки. Розовые и оранжевые лодочки плыли по темной глади реки. От воды тянуло могильным холодом. Крепко пахло тиной и гнилой рыбой. В заводи, на тугих зарослях камыша, висела рваная рыболовная сеть. За ячейки ее плавниками и жабрами зацепились несколько надутых рыбин – вот откуда шел запах.

Никита отошел от камышей на несколько метров, спрятался в кустах. Запах по-прежнему ощущался, но Лиля этого амбре не замечала, и его – тоже. Стоять в кустах надоело, Никита вышел из укрытия и подошел к жене.

– Лиль, зачем ты от меня ушла-то? – делано равнодушным тоном спросил он.

Она вздрогнула и выпустила корзину из рук, та упала в реку, закружилась на волне и поплыла от берега. Лилечка проводила ее долгим взглядом, улыбнулась, потянулась к нему и уткнулась лбом в грудь. Никита обнял жену, сквозь легкое платье ощущался холод ее тела.

– Замерзла, да? – Никита взял Лилю за руку, поцеловал, тут в нос ему снова ударил запах тухлой рыбы и чуть не сбил с ног. Никита пошатнулся, продолжая удерживать Лилю за руку – рука была ледяной и какой-то чужой. Она была мертвой!

– Мля-я-я-я! Верховцев! Проснись, мля-я-я! – закричал кто-то в самое ухо.

Никита открыл глаза и вернулся в действительность. Но действительность была так ужасна, что ему захотелось провалиться обратно в небытие: рядом с ним в постели, нежно укрытый шелковым одеялком, лежал труп Александра Зимина и держал его за руку. Точнее, Никита держал труп Зимина за руку. Верховцев зажмурился и очень громко и протяжно застонал на всю спальню. Стон перерос в крик, сначала хриплый, а затем – ультразвуковой. Рядом стоял Илья и тоже орал во всю пасть фальцетом, тыча пальцем в постель.

– Отпусти его! – вопил Шахновский. – Отпусти его, козел! Ты козе-е-ел!

– Сам ты козе-е-ел! – выл Никита Андреевич, продолжая удерживать труп за руку. Шок был таким сильным, что пальцы свела судорога, они не разжимались.

– Тихо! – заорал Илья и с размаху заехал Верховцеву в челюсть. Верховцев хрюкнул и захлопнул рот, но внутреннее напряжение было так велико, что у Никиты выползли глаза из орбит, кровь прилила к голове, лицо стало малиновым, как у Шварценеггера в фильме «Вспомнить все». Верховцев задышал часто-часто, как эпилептик. – Спокойно! Спокойно, Маша, я Дубровский. Ты сейчас аккуратно отпустишь его руку, встанешь с постели… – вкрадчиво сказал Илья и что есть мочи заорал: – Отпусти его, козе-е-ел!!!

Расцепление с трупом наконец-то состоялось, Никита резко выпрыгнул из кровати, забегал по комнате, издавая непонятный звук:

– Ыыыы…

Шахновский, однако, понял и даже вторил ему, выпуская из горла нечто подобное, с той лишь разницей, что тональность была другой, из горла Ильи лились нечленораздельные булькающие звуки. Душевного равновесия друзья достигли, лишь когда замолчали. Молчали долго. Первым нарушил паузу Верховцев.

– Зема потрясающе поет, – бодро сообщил он, глядя на труп. – Вчера весь вечер слушал, потому что Лилька ее любит, а я люблю Лильку. И все ее трещинки, складочки и так далее…

– Чокнулся, да? – вновь на высокой ноте выдал Илья.

– Земля раздвигается пополам. А у меня фюзеляжи – ватные. Все, я покидаю столицу раненым птицем.

– Черт! – схватился за голову Илья. – Ты еще и Арбенину слушал!

– Да! И спал с трупом любовника своей жены в одной постели. Я ласкал его руку. Может, я его даже целовал?! Господи, боже мой! Кажется, я сейчас тоже сдохну. Прямо сейчас. Здесь.

– Лучше прими холодный душ, – посоветовал Шахновский. – И быстро, быстро, Верховцев! Иначе я тоже сдохну. Или рехнусь. Сдвиг по фазе уже на подходе. Крыша медленно уплывает за горизонт. Скорее!

Никита кивнул, нетвердым шагом проследовал в ванную, включил горячую воду и долго скреб руки мыльной щеткой. Шахновский в это время периодически скребся в дверь и подвывал. Пришлось закончить стерилизацию ладоней и встать под холодный душ. Стало легче, мозг замерз, нервная система обледенела, и сердце замедлило свой бег. Но отчего-то сильно хотелось дать Илье в табло. Судя по выражению лица друга, которое Никита узрел, как только покинул ванную комнату, Шахновский мечтал примерно о том же. Желание это усугубилось, когда Никита в руках у Ильи заметил бутылку виски.

– Надо отвлечь Зинаиду и Глашку и избавиться от трупа, – по-деловому предложил Верховцев. – Потом разберешься, как он в моей постели оказался. Пить тоже будем после! – рявкнул он и вырвал у Шахновского бутылку.

Илья отобрал бутылку обратно, жадно хлебнул из горлышка и вытер рот рукавом.

– В доме никого, кроме нас, нет. Зинаида Федоровна с Петровичем с утра из дома отправились на рынок за продуктами и исчезли.

– Как это?

– Вот так это. Время уже близится к половине пятого, а их все нет. К мобилам не подходят. Глашка мне сообщила, что вчера ты записку для Зинаиды в кухне оставил. Просил, чтобы диетическое меню для ужина она сама продумала, с утра все необходимое купила и начала готовить. Глафира ей позвонила пораньше, в семь утра, продиктовала твою просьбу, повариха сказала, что поедет на рынок из дома, Петрович ее отвезет. Глафира побоялась тебе сама говорить, что они пропали, поэтому я и приехал. Хотел тебя обрадовать этим известием, когда в твою спальню заглянул, – сообщил Шахновский. – Писец тебе пришел, Верховцев! Капитальный, концептуальный, конкретный и так далее по списку. Моя афера тоже, похоже, съездила копытом по роже. Девка, которую я нанял в качестве твоей временной жены, не явилась. Мобильник ее не отвечает. Глашка готовить не умеет. Нанять нового хорошего повара – времени нет. Все! Отменяем ужин. Звони старперу и извиняйся.

– Какая еще девка? Что ты несешь! Глафира где? – спросил Никита.

– Поехала на рынок продукты закупать. А девка хорошая, блондинка, с большими сиськами.

– Я убью тебя, Шахновский! Достал ты меня уже своими сиськами! – сжал кулаки Никита.

– Спокойствие, только спокойствие! Глашка пока не исчезала. Жива-здорова, но… хрен ее знает! Я уже ничему не удивлюсь, если она тоже того…

– Того-сего! – Верховцев покрутил пальцем у виска, чуть не вдавив его в мозг, живописуя свое душевное состояние, и опять завыл: – Трупешник в моей постели! Как он здесь оказался? Ущипни меня, Илья!

– Лучше я тебе пендаль дам, алкаш поганый! Сколько ты вчера выжрал, скотина, что даже не заметил, как тебе труп в койку подкинули? – язвительно поинтересовался Шахновский и отхлебнул виски из горлышка.