Фонарь Диогена - Мария Брикер

– Я устал, – доложил друг и закрыл глаза. Через секунду послышался его оглушительный храп.

Минуты шли, звонок трезвонил, Шахновский спал, Верховцев молчал, тупо глядя на храпевшего Илью. В сердце Никиты расползалась чернильная клякса злости, страстно захотелось дать Шахновскому по печени или утопить его в этом пруду! Когда желание достигло пика и Никита уже шагнул к дрыхнувшему гаду Илье, нога в ботинке вдруг булькнула и пошла ко дну.

Верховцев с облегчением вздохнул, подхватил Шахновского под мышки, оттащил его от пруда подальше, кинул в кусты и бросился открывать дверь.

* * *

К парадной двери Никита подошел, полный радужных надежд, распахнул ее и… Он, конечно, всегда знал, что Шахновский западает на большие груди, но не думал, что все запущено до такой степени. Это были даже не груди – это было восхождение Эдмунда Хиллари на Эверест! Впрочем, большим было все. Перед ним, загородив весь дверной проем, стояла гора килограммов в двести весом, упакованная в ядовито-желтое платье в мелкий черный горох. Возраст девушки тоже впечатлял, вернее, озадачивал.

– Меня из агентства прислали, – кокетливо заявила дама в горошек. – Ты, что ль, у нас олигарх Верховцев будешь?

Никита нервно кивнул, но скорее это был не кивок, а судорога.

– Тогда поцелуй уже свою дорогую супругу, Никитушка, и проводи меня в кухню, времени маловато, припозднилась я малость, ужин надо успеть состряпать. Ты, это, извиняй, что я сразу на «ты» перешла. Это я так тебя адаптирую, нам ведь привыкать друг к другу времени нет, а теплоту отношений продемонстрировать гостю надо…

– Вы Вика? – пролепетал Никита Андреевич, с ужасом глядя на чудовище в платье.

– Какая тебе разница – Вика, не Вика? Лилей меня зови, как свою супругу. А то запутаешься еще в именах, грешным делом. И на «ты» ко мне обращайся, дурень! Я же жена твоя, – ласково попросила женщина, потрепала Никиту по щеке и, отстранив его с порога крутым бедром, протиснулась в прихожую, а потом, без всяких церемоний, в гостиную-столовую, и замерла посреди комнаты. – Шикарные хоромки! – присвистнула женщина, придирчиво озираясь по сторонам. – Размером с нашу свиноферму. Стол, стало быть, тут накрывать будем? – полюбопытствовала она.

– У вас платье желтое, – радостно заметил Никита, невежливо ткнув пальцем в сторону дамы, хмыкнул и истерически захохотал, трясясь всем телом. – Платье желтое! – ржал он, свалившись на пол и катаясь по ковру в истерике. – А стол будем накрывать здесь. Да, милая! Здесь! Прямо здесь и накроем. Сейчас же! Платье желтое! Желтое платье, бл… Оно желтое! С большими титьками! Титьки в желтом платье! Викочка, то есть Лилечка, я тебя люблю, солнышко ты мое желтоперое! Шахновский! В каком агентстве ты ее заказал? Я убью тебя, лодочник!!! – дикий крик разнесся эхом по гостиной и внезапно стих. Верховцев вскочил, не понимая, что произошло. Лицо его было мокрым, вода неприятно залилась за шиворот.

– Извини, – женщина осторожно поставила на стол пустой графин.

– Ничего, вы тоже, это самое, – крякнул Никита, уселся на диван и уронил голову на руки.

– Мне уйти? – поинтересовалась дама, постояла минутку, вопросительно глядя на Верховцева большими коровьими глазами, и, так и не дождавшись ответа, неторопливо пошла к двери.

– Постой! – окликнул ее Верховцев, женщина обернулась. – Жены ведь необязательно должны походить на топ-моделей?

– Необязательно, – подмигнула ему дама.

– Может, я женщин в теле люблю, чтобы – коня на скаку и в горящую избу!.. И необязательно должны быть блондинками!

– Угу. Среди жен случаются брюнетки, рыжие, русые, шатенки и пернатые.

– Пернатые, это которые в разные цвета локоны красят? – хихикнул Никита: на душе отчего-то стало полегче.

– Ну, они самые, – улыбнулась в ответ женщина, на ее щеке появилась ямочка, карие глаза залучились теплым светом.

А она милая, безнадежно отметил Никита, жаль, что такая толстая, и говорит, как деревня беспробудная.

– Но готовить все жены обязаны вкусно! – капризно заявил он.

– Само собой! Так где, говоришь, у тебя кухня? Не сиди пнем, веди, показывай! Не переживай, Никита Андреевич, все сделаем в лучшем виде, гость твой от моей стряпни не издохнет, доволен останется. Остальное, как говорится, неважно. Мало ли у кого какие предпочтения вкусовые имеются? Главное, чтобы ты свою симпатию ко мне не стеснялся при госте выражать, лучись ко мне светом, и я лаской откликнусь, чтобы видимость образцово-показательной пары создать.

Странная женщина, подумал Верховцев, ее энтузиазм и оптимизм магическим образом ему передались, даже желтое платье перестало его смущать, хотя «лучиться к ней светом» пока не получалось. И, как ни корячься, вряд ли получится к такому светом лучиться, но терять-то в любом случае нечего.

Хлопнула входная дверь, в гостиной появилась взмыленная, испуганная Глашка с двумя объемными пакетами.

– Я, это, с продуктами в пробку попала! Таксист еще, м… такой тормоз, я его м… чуть не загрызла, – доложила горничная, заметила даму и замерла.

– Глафира, познакомься, это моя новая жена! – торжественно провозгласил Верховцев. – Тоже – Лиля. С этого момента ты поступаешь в ее полное распоряжение, – дал он указание и ласково обратился к супруге: – Лилечка, познакомься, родная, это Глаша, наша горничная.

– Здрасьте, – проблеяла горничная и выронила пакеты из рук.

– Над седой равниной моря ветер тучи разгоняет. Между тучами и морем гордо реет буревестник! – шептал себе под нос Верховцев, глядя в окно гостиной.

Погодка под вечер испортилась. Небо нахмурилось, вспенилось тучами, придавило землю и прохудилось. Дождь пузырил почерневшую воду пруда, бил по стеклу и листьям декоративных кустарников, ронял крупные капли на цветы лилейника, высаженные по всему саду. Когда начался ливень, Никита решил проявить человеколюбие, навестить сволочь Шахновского и укрыть его бесчувственное тело плащ-палаткой, но Ильи на месте «парковки» не оказалось. Куда он испарился, для Верховцева осталось загадкой, но заморочиваться по этому поводу он не стал: Илюша не маленький, в конце концов. Хотя где-то в глубине души всколыхнулась тревога – от пьяного Илюши можно было всего, что угодно, ожидать. Однажды Никите пришлось снимать друга с дерева на Воробьевых горах, сам Шахновский слезать отказывался, заявив, что он – птица феникс, сейчас совьет себе гнездо и спалит его вместе со своим бренным телом, чтобы вновь возродиться из пепла обновленным. Для убедительности Илюша продемонстрировал Никите зажигалку «Зиппо» и стянул свитер и рубашку. К счастью, служба спасения прибыла прежде, чем Шахновский свил себе гнездо. Сходили на пикничок, называется! И выпили-то вроде немного, всего два ящика пива. С какого, спрашивается, перепугу Илюшу до состояния феникса развезло? Спасибо, что его в «дурку» тогда не упекли, обошлось: морду только набили для профилактики и домой отвезли.