Расскажи мне о море - Эльчин Сафарли

Приближаемся к улицам, где прошло детство Энгин-бея. Он родился к Кызылтопрак[31], в бордовом доме перед стадионом Фенербахче. Там же выросла его дочь. Энгин-бей вспоминает, как по выходным водил Айше в кинотеатр «Рекс» (когда-то он именовался театром «Аполлон»). В те годы в кино еще не продавали попкорн, поэтому Энгин-бей с Айше заранее готовили его дома.

После сеанса заглядывали в локанту «Чия» на улице с поэтичным названием Солнечный Сад. Лучшего место для обеда не придумаешь! Пока они доходили до «Чия», Айше съедала любимые гезлеме[32] с сыром и картошкой, которые женщины пекли прямо на улицах.

«В „Чия“ к нам подходил владелец заведения Муса-бей, советовал новые блюда, а Айше, поглаживая пузико, мотала головой. Всем без слов было понятно: дочка не дождалась обеда и наелась гезлеме».

Прогулку они завершали на набережной Мода, где покупали мороженое у Али-уста и подолгу сидели у волн Босфора.

Весь смысл жизни Энгин-бея умещается в одном районе Стамбула – Кадыкёе. Тут детство, встреча с женой, долгожданная дочь, внуки (жаль, что он почти их не видит), «Акмар» и книги, которые он прочтет вслух.

Временами Энгин-бей устает от жизни. «Антон Павлович об этом хорошо написал в письме журналисту Суворину. „Нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, весьма переходное и житейски естественное“. Все проходит, но воспоминания, к счастью, навсегда остаются».

В апреле в Стамбуле льют дожди, теплые, короткие. Стоит им перестать, выглядывает солнце, шепчет о лете. Солнце не делит людей по материальному или духовному достатку, национальности, вероисповеданию, цвету кожи или сексуальной ориентации. Не осуждает, не просит благодарности. Светить, оживлять, наполнять силами – природа солнца, без которой его не представить.

Айнур-тайзе[33] – соседка. Своенравная брюнетка, прямолинейная, некогда режиссер детского театра Кадыкёя. Поклонница вишневой помады, без которой не выйдет даже за утренними симитами.

По вторникам вместе ходим на рынок. Айнур-тейзе следит, чтобы мне взвешивали лучшее. «На восточном рынке нужно быть начеку. Тут торговцы любезничают и одновременно закидывают в пакет гнилую картошку. Тем более приезжему».

Отбирает помидоры, болтает с продавцом Ибрагимом, мужчиной лет сорока. Который год она покупает у него овощи. Брат торговца выращивает их органическим способом в Трабзоне. Ибрагим жалуется на жену, которая вдруг решила пойти учиться. «Она стала хуже готовить, потому что все время сидит над книгами». Айнур-тейзе хватает помидор, кидает в торговца. Тот успевает поймать. Смеются.

Идем дальше, за фруктами. Разглядывая первую клубнику, соседка рассуждает о любви.

«Странно, когда отношения называют „работой“. Жалуются: мол, приходится уступать, сдерживаться, идти навстречу. Да, не без этого. Но зачем характеризовать работой то, что является любовью? Некоторые женщины представляют любовь так: лежишь себе на диване в доме с видом на море, а любимый интересуется твоим душевным состоянием. Есть и такие мужчины, хотя бы этот Ибрагим, которые считают, что одного их присутствия достаточно женщине, которая создана, чтобы ухаживать, ублажать, терпеть… Это не любовь, а больной эгоизм».

Когда двое любят друг друга, они стремятся быть вместе, в обнимку проживая и радости, и сложности. Нет в этом работы. Любовь – как море. Такая же необъятная, вдохновляющая, с ураганами и штилями.

Айнур-тейзе встретила «своего» человека на тридцать восьмом году жизни, когда уже ни во что не верила. То ее бросали, то она уходила, пережила болезненный развод и глубокую депрессию. С головой ушла в театр.

«Я встретила Атиллу, когда изменила отношение к себе и к миру. Он стал моей наградой. Если человек несчастлив, глупо полагать, что появится кто-то, желающий осчастливить. Ни у кого не хватит ни сил, ни терпения, ни чувств круглые сутки бороться за внутреннее равновесие другого. Истинная любовь может быть между самодостаточными людьми, умеющими быть счастливыми наедине с собой. Встретившись, полюбив друг друга, они решают вместе идти по жизни для приумножения счастья».

Атилла дает ей то, чего она не получала с детства, – заботу. Айнур-тейзе выросла в интернате, где жестокости было больше, чем любви. «Для меня любовь первым делом выражается в заботе. Утром он уходит из дома раньше меня. Звонок, когда я уже на пороге. „Там дождь, не забудь зонт!“ Вечером, если задержусь на работе, встречает. Для кого-то это мелочи, а для меня то, чего всегда недоставало».

Айнур-тейзе старается передать свою женскую мудрость девятнадцатилетней внучке Сыле.

«Говорю ей: ни в коем случае не переставай верить, что встретишь „своего“ человека. Рядом с ним будешь становиться лучше, не станешь ни в чем заставлять ни себя, ни его – все будет складываться само, пусть даже нелегко. Без трудностей никак, они часть жизни. Если отчаешься в пути, значит, пришло время остановиться. Значит, Вселенная хочет, чтобы ты заглянула в себя или осмотрелась. Поняла, увидела, услышала важное, которое сделает тебя лучше».

Бегу по набережной. Ноги чуть проваливаются во влажный после дождя песок, отчего бежать сложнее, но интереснее. Трудности придают дороге ценность.

Сегодня взял курс на маяк, пятнадцать километров. С одного бока от нас – дорога к центральной городской трассе, с другого – сонный Босфор с ленивыми медузами и суетливыми вапурами.

Всю ночь штормило, ветер изводил пролив и жителей города. Казалось, затишье не наступит, однако на рассвете ураган вдруг стих, тучи разошлись. Вернулось солнце. То, чего боимся, зачастую так и не случается.

Когда бегу, отключаюсь от себя, становлюсь наблюдателем. Не анализирую, не додумываю, не взвешиваю. Свойственных марафонцам мыслей о финише тоже нет. В эти минуты все мои действия – реакции физического тела. Душа воспаряет; возвращается, когда останавливаюсь.

Бег не бессознательный процесс, наоборот, я слышу и замечаю. Впечатления складываются в тайник, открыть который могу, только когда снимаю кроссовки. Тогда включается анализ.

Бегу, и ветер подхватывает меня, несет вперед. Если раскинуть руки, они превратятся в крылья, и можно взлететь. В беге не хочется обгонять – ни людей, ни обстоятельства, ни себя.

Когда пульс гулкими ударами отзывается в голове, сбавляю скорость. Из соседнего парка ветер приносит аромат эвкалиптовых верхушек, сваи волнореза делятся запахом соленой сырости. Футболка влажными пятнами липнет к спине. На глади Босфора вспышками переливаются блики, улыбаются мне любимыми словами из Гюго: «Если бы Бог хотел, чтобы человек пятился назад, он поместил бы глаза на затылок…» Вперед, Финик!