Любимых не отпускают - Мария Сергеевна Коваленко

справлюсь со всем сам. Тебе и Вике лучше на время исчезнуть из поля видимости Каткова.

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя няня сообщит журналистам, что ты и дочка заболели.

— А как же фестиваль?

— Администрация найдет тебе замену. Уж поверь, Шустов будет только рад сунуть на твое место одну из своих протеже.

— Предлагаешь нам целую неделю сидеть в номере отеля? — Меня не покидает ощущение, будто Лео что-то задумал.

— Я найду для вас подходящий дом. Там будет все, что нужно тебе и ребенку.

— А что потом? Когда неделя закончится?

— Завтра с тобой свяжется мой юрист. Уверен, он найдет нужную лазейку в твоем контракте.

— Я уже показывала его хорошим юристам. Они лишь развели руками.

— Никита Лаевский умеет искать зацепки там, где не видят другие. За неделю он придумает способ, как расторгнуть контракт. Просто доверься ему.

— Довериться?.. — звучит как заклинание из сказки. Слово, которое исполняет любые желания. Без джина и лампы. — А зачем… — откашливаюсь. Сама не верю, что собираюсь задать свой главный вопрос. — Зачем ты вообще отдал меня Каткову?

Глава 25. Полуправда

Леонас

Не представляю, как бы я держался, если бы за плечами не было опыта с племянником. Его бесконечных болезней, капризов и тяжелого переходного возраста.

Именно благодаря такой закалке я нормально переношу полет. Не хватаюсь за сердце каждый раз, когда моя девочка морщит от боли свой красивый носик. Не посылаю никуда Старовойтова с его рассказами о моем невеселом прошлом. И даже успеваю раздобыть кофе для Евы.

К сожалению, на кофе везение заканчивается.

— Зачем ты вообще отдал меня Каткову? — произносит Ева с такой надеждой, что дико хочется выложить грязную правду. Рассказать все, как есть, без тайн и недомолвок. Снять с души камни и возможно перестать казаться ей моральным уродом.

Жгучее желание! До зудящих ладоней и жара за грудиной. Даже Штерн не знает всей глубины болота, в котором я барахтаюсь уже пять лет. А она могла бы… И узнать, и понять.

На мое счастье мозг вовремя глушит все эти опасные порывы.

— У меня тогда не было возможности дальше заниматься музыкальными проектами, — выдаю свою полуправду.

— Забыл? Я видела тебя в коридоре реанимации. Ты не пострадал в аварии.

— У меня было сотрясение и два сломанных ребра. — Вряд ли эта информация для нее тайна. На каждом столбе писали о том жутком ДТП и моем состоянии.

— Это не помешало тебе через неделю выписаться из больницы. — Ева встает из кресла и вздергивает подбородок.

Я слабо переношу женскую злость, но ее злостью можно лишь любоваться. Красивая девятнадцатилетняя девчонка выросла в роскошную женщину. Живое искушение для того, кто даже в случайных одноразовых любовницах видел лишь одну.

— Мне пришлось выписаться. Появились вопросы, которые требовали срочного решения. Все основное время я по-прежнему проводил в палате.

— Почему мне тогда вообще не сказали, что тебе было плохо? Почему об этом нигде не писали? — Будто хочет ударить, Ева замахивается, но останавливает свою ладонь в области моей груди.

Касается так невесомо, словно испуганная бабочка.

— Потому что я продолжил находиться в клинике не из-за себя, — на этот раз говорю правду. Кристально чистую, как гребаные алмазы, которыми по сей день расплачиваюсь за молчание с одним хитрым ублюдком.

— Ирма? — облизывает пересохшие губы Ева.

— Она, — киваю.

— Я еще удивлялась, почему о твоей жене нет никаких новостей… С ней было что-то не так?

По поводу новостей Ева не ошибается. Репортеры толпами валили в больницу, чтобы узнать о нашем состоянии. Я дважды выступал перед этой сворой. Показывал, что жив и здоров.

Но Ирма для всех журналистов так и осталась закрытым объектом. С врачей в государственной больнице были взяты отдельные подписки о неразглашении. А в частной клинике никто из младшего персонала не знал даже имени пациентки.

Возможно, со стороны это казалось паранойей или чем-то звездным. Но мне тогда не приходилось выбирать.

— Ее еле спасли, — признаюсь я. — Переломы, внутренние кровотечения… лицо. Оно пострадало сильнее всего.

— Боже… — Рука со стаканчиком кофе вздрагивает, и на полу образуется коричневая клякса. — Сильно?

— Сейчас уже почти не осталось никаких следов. Пластические хирурги творят чудеса. Однако на тот момент я не мог заниматься ничем другим.

— Для женщины это кошмар. — Ева садится в кресло и ставит стаканчик на пол. — Увидеть себя такой… — Вздрагивает.

От этого сочувствия меня прошибает сильнее, чем от собственного рассказа. Знала бы она, кого жалеет! Знала бы, из-за кого моя дочь с рождения росла без отца!

— Она не видела. — Сажусь рядом.

До одури хочется сгрести Еву в охапку и зацеловать до звезд перед глазами. Уже достало сдерживаться и ждать.

— Что?

— Ирма ослепла. Полностью, — выкладываю последнюю порцию правды и вместо Евы залпом выпиваю остатки ее кофе.

От горечи во рту становится чуть легче на душе. Странное взаимодействие. Но сейчас не хочу ничего анализировать. Хреновое время и хреновое место.

Те же белые стены, в которых я фактически жил пять лет назад. Тот же запах. И тревога.

От нее не спасают никакие доводы рассудка и картинки перед глазами. Я будто слова в том дерьме — разрываюсь между клубами, на которые внезапно обрушились все возможные проверки, и палатой жены, которую нужно было стеречь от нее же самой денно и нощно.

— У Ирмы было две попытки суицида. Врачи задолбались возвращать ее с того света. Няньки и охранники не справлялись. — Горько усмехаюсь. — Даже незрячая моя жена умудрялась доводить каждого до белого каления. Никакие зарплаты не держали. Кто-то сбегал. Кто-то требовал моральной компенсации за оскорбления. Кто-то потом угрожал мне судом и оглаской в СМИ.

— Ты бы мог рассказать мне. Не выставлять из больницы как постороннюю, а поделиться.

Моя потрясающая девочка еще добрее, чем можно мечтать. Чудо, каких не бывает в нашем бизнесе.

Умудрился же племянник найти и вручить мне такой джекпот!

— Ева, твоя карьера была на взлете. Важен был каждый день и каждый концерт. Ты только начинала, а я… — на этом правда заканчивается. — У меня была искалеченная жена. И ни минуты на себя или кого-то другого.

Глава 26. Обратная сторона лжи

Леонас

По глазам вижу, что Ева мне не верит. Моя девочка стала намного умнее за эти пять лет и научилась фильтровать ложь.

Гордость берет за мать моей дочери. К сожалению, другой правды у меня для нее нет. Все, что хоть как-то касается реальных дел, может быть для нее слишком опасным.