Северный крест - Валерий Поволяев

Арсюха с завистью поглядел на десантников и смело шагнул в рубку. Остановился перед Лебедевым.

— Господин командир, разрешите обратиться! — Арсюха вскинул руку к околышу бескозырки.

— Разрешаю.

— Дозвольте участвовать в высадке десанта на берег.

— Не разрешаю, — зычно проговорил в ответ Лебедев. — Десант обойдётся без участия посторонних лиц.

По лицу Арсюхи проползла недовольная тень, лейтенант её заметил, полюбопытствовал:

— А что, собственно, вы хотите там делать? В чём заключалась бы ваша помощь?

— Я умею хорошо стрелять из винтовки.

С берега это время донеслось несколько выстрелов, они всколыхнули застойный медовый воздух.

— Как вы поняли, там есть мастера популять из винтовки и без вас. Слышите, как лупят?

— Слышу, — недовольно отозвался Арсюха.

— Никаких других причин сойти на берег у вас нет? — спросил лейтенант.

— Нет, — соврал Арсюха, засек во взгляде лейтенанта недоверие и отвёл глаза в сторону. Операции по продаже дефицитного товара Арсюхе хотелось начать сейчас же, сию же минуту, под прикрытием ружейной стрельбы... Хотя он прекрасно понимал, что это опасно, но в нём словно бы проснулся некий нетерпеливый бес, который подталкивал его, требовал, чтобы Арсюха сейчас же спрыгнул с борта на берег. Сели не удастся сбыть по выгодному тарифу тушёнку, то удастся сделать другое — например, выгрести из-за икон в какой-нибудь избе, на время покинутой хозяевами, денежную заначку. Здешние мужики — не бедные, деньги копят упрямо, копейка к копейке, рубль к рублю, и накапливают приличные суммы, это Арсюха знал хорошо.

Лебедев, считая разговор законченным, отвернулся от Арсюхи, всмотрелся в берег, который штурмовали десантники Слепцова.

Послышалась короткая пулемётная очередь, потом ещё одна; отзываясь на этот железный стук, грохнуло несколько винтовок, воздух сделался рябым, дырявым, и Арсюха поспешно спрятался за железный короб воздуховода. На носу миноноски гулко пальнула пушка. Снаряд унёсся за нарядные белые дома.

Интересно, почему здесь дома белые? Во всех северных деревнях дома бывают тёмно-пепельные, зольного колера — это цвет натурального дерева, выгоревших, выхолощенных ветром, дождями, снегом, солнцем брёвен, а в распадке, выходящем к реке, дома белого цвета... Интересно, кто тут живёт? Какие такие богатые люди?

Очень хотелось бы это знать Арсюхе. Может, тут обитают какие-нибудь помещики из Южной Хохландии либо из Крыма? Среди северных жителей, поморов и чуди белоглазой, такой моды нет, есть только в Хохландии.

Пушка пальнула ещё раз — видимо, события на берегу развивались не так, как хотелось бы капитану Слепцову, из-за кустов послышался задавленный протяжный крик «Ура-а-а!», и пушка рявкнула в третий раз. Корпус миноноски от каждого выстрела напряжённо вздрагивал, грохот стоял такой, что в уши хотелось сунуть по деревянной затычке, иначе могли разорваться барабанные перепонки.

С берега в воду свалился солдатик без фуражки, без винтовки, взбил фонтан брызг, зачерпнул обеими руками воды, выхлебал пригоршню и проговорил жалобно:

— Винтовку у меня вышибло из рук пулей... — солдатик был похож на небольшого сморщенного ёжика. — Там такое творится, такое...

Солдатик махнул рукой и, зачерпнув голенищами воды, хлюпая сапогами, полез назад на берег. При каждом малом движении из голенищ у него с поросячьим чавканьем выплёскивались тёмные радужные брызги, струйками ныряли в землю. Через полминуты солдатик исчез.

На берегу громыхнуло несколько гранат, чёрные плоские взрывы метнулись в воздух.

— Иван Иванович, занесите в журнал время начала боевых действий. — Лейтенант призывно щёлкнул кнопками перчаток и глянул на Рунге.

— Уже занёс, — ответил тот.

— Хорошо. — Лейтенант выглянул из рубки. — Носовое орудие, прекратить стрельбу!

Орудие замолчало.

Лейтенант поднёс к глазам бинокль.

* * *

Самым партизанским уездом в Северной области был Шенкурский. Жители этого уезда испокон веков были охотниками и рыбаками, брали добычи столько, сколько могли взять, начальство, какое бы оно ни было, особо не признавали, больше симпатизировали разбойникам, сбегавшим с северных каторг, как гимназисты сбегают с занятий перед Рождеством, — с завидным проворством и регулярностью. Но и разбойники жителям тоже не были указом — могли свернуть голову самому лютому из них, и когда на Севере появились белые, красные, англичане, чехословаки, французы, голландцы, финны, всплыли даже наглые, горластые американцы, шенкурцы отнеслись одинаково плохо и к одним, и к другим, и к третьим.

— Вы сами по себе, а мы сами по себе, — говорили они, — нам не по дороге.

Удержать нейтралитет не удалось. Как только на северных реках появились английские мониторы, жители Шенкурского уезда взялись за винтовки. Этих лихих людей стали звать партизанами, ещё — шенкурятами. Следом за оружие схватились так называемые тарасовцы. И пошло, и поехало, и понеслось... Не остановить.

Если из тарасовцев состоял один из лучших полков миллеровской армии — Седьмой — и эти люди дрались только на стороне Миллера, то с шенкурятами дело обстояло сложнее. Во-первых, часть их оказалась на стороне белых, другая часть, меньшая — красных, во-вторых, они били всех, кто появлялся на их земле, — всех, с кем были в чём-то несогласны, расходились во мнениях.

Поэтому, кто знает, может, отряд капитана Слепцова сцепился именно с шенкурятами — красного, естественно, цвета. А может, и нет — это дано узнать, только взяв кого-нибудь из них в плен.

Цепь, ведомая Слепцовым, достигла домов, обошла их с обеих сторон и углубилась в тайгу.

Связи со Слепцовым не было никакой, и это раздражало лейтенанта.

— Я не привык так воевать, — пожаловался он Рунге.

— Я тоже, — ответил тот.

Над водой носились крупные тяжёлые птицы, вспарывали крыльями воздух, вызывали ощущение некой нереальности, словно они прибыли из другого мира. Это были чайки, которым надлежало жить на море и морские просторы не покидать, но они начали осваивать реки, забираться в глубь материка, будто и не чайки это были, а птицы менее романтичные — беспардонные наглые вороны.

Время меняло не только людей — меняло птиц.

До миноноски донеслось несколько взрывов, затем — длинная пулемётная очередь. Лебедев поднёс к глазам бинокль, вгляделся в берег. Пожаловался:

— Ничего не видно. Не то можно было бы подсобить огнём из наших стволов.

В лесу снова раздалось несколько разрывов.

Надо было ждать. Лебедев вспомнил о матросе, который просился на берег, повёл в сторону леса подбородком:

— Может, нам послать туда пару наблюдателей? А, Иван Иванович? Если понадобится огневая поддержка, наблюдатели подскажут.