Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Мод Монтгомери

Казалось бы, все в порядке… или почти в порядке. Но Марилла не могла избавиться от впечатления, что что-то в ее плане наказания идет не так, как надо. Аня не имела права выглядеть такой радостной и сияющей.

Аня оставалась радостной и сияющей, пока они не оказались в присутствии миссис Линд, которая сидела с вязаньем у окна своей кухни. Тогда радость исчезла, и во всех чертах Ани явилось унылое раскаяние. Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, Аня неожиданно упала на колени перед изумленной миссис Рейчел и с мольбой протянула к ней руки.

— О, миссис Линд, я так глубоко сожалею, — сказала она с дрожью в голосе. — Я никогда не смогу выразить все мое огорчение… нет, никогда, даже если я воспользуюсь всеми словами словаря. Вы должны просто это вообразить. Я вела себя ужасно по отношению к вам… и навлекла позор на моих дорогих друзей, Мэтью и Мариллу, которые позволили мне остаться в Зеленых Мезонинах, хотя я не мальчик. Я ужасно плохая и неблагодарная девочка и заслуживаю того, чтобы меня наказали и навсегда изгнали из общества уважаемых людей. Это было очень дурно с моей стороны — поддаться гневу из-за того, что вы сказали мне правду. Это была правда, каждое ваше слово было правдивым. У меня рыжие волосы, и я веснушчатая, и тощая, и некрасивая. То, что я сказала вам, тоже было правдой, но мне не следовало этого говорить. О, миссис Линд, прошу вас, пожалуйста, простите меня. Если вы откажетесь, это будет трагедия всей моей жизни. Ведь вы не хотите быть причиной трагедии всей жизни бедной маленькой сироты, пусть даже у нее и ужасный характер? О, я уверена, что вы не хотите. Прошу вас, скажите, что вы прощаете меня, миссис Линд.

Аня сложила руки, склонила голову и ждала приговора.

Не могло быть никаких сомнений в ее искренности — искренность слышалась в каждом звуке ее голоса. И Марилла и миссис Линд чувствовали неподдельное звучание этой искренности. Но первая из них с ужасом поняла, что Аня поистине наслаждалась юдолью унижения и упивалась полнотой своего смирения. Где же благотворное наказание, которое она, Марилла, изобрела и которым так кичилась? Аня превратила его в своего рода удовольствие.

Добрая миссис Линд, не обремененная излишней проницательностью, не сумела увидеть этого. Она поняла только, что Аня принесла извинения по всем правилам, и все чувство обиды исчезло в ее добром, пусть даже и любящем заниматься не своими делами, сердце.

— Ну, ну, детка, встань, — сказала она сердечно. — Конечно я тебя прощаю. Я, наверное, сказала тогда немного лишнего. Но уж такая я откровенная, все прямо говорю. Ты не принимай это так близко к сердцу, вот что. Нельзя отрицать, что у тебя ужасно рыжие волосы, но я знала одну девочку — ходила вместе с ней в школу, — и волосы у нее в детстве были точно такие, как у тебя, но когда она выросла, волосы потемнели и стали красивого каштанового цвета, И я совсем не удивлюсь, если и твои потемнеют… совсем не удивлюсь.

— О, миссис Линд! — Аня глубоко вздохнула, поднимаясь с колен. — Вы дарите мне надежду. Я вечно буду считать вас моей благодетельницей. О, я могу вынести все, стоит мне только подумать, что мои волосы, когда я вырасту, станут красивого каштанового цвета. Гораздо легче быть хорошей, если иметь красивые каштановые волосы, как вы думаете? Можно мне теперь пойти в ваш сад и посидеть на скамейке под яблоней, пока вы с Мариллой будете разговаривать? Там гораздо больше простора для воображения.

— Да, Боже мой, конечно беги, детка. И можешь, если хочешь, нарвать себе букет белых июньских лилий, они растут там в уголке, возле скамьи.

Когда дверь за Аней закрылась, миссис Линд быстро поднялась, чтобы зажечь лампу.

— Она и в самом деле странная девчушка. Садись на этот стул, Марилла, он удобнее, чем тот. Я тот держу для батрака… Да, она странный ребенок, но что-то в ней есть такое привлекательное. Я не удивляюсь теперь, что вы с Мэтью взяли ее… и не боюсь за вас… Она, может быть, окажется совсем неплохой. Конечно, у нее странная манера выражаться… чуточку слишком… ну, слишком сильные выражения, ты понимаешь. Но у нее это, наверное, пройдет, когда она поживет с цивилизованными людьми. И характер у нее слишком несдержанный, я чувствую. Но в этом есть и хорошая сторона, когда у ребенка такой характер: вспыхнет да и остынет, но не будет хитрить и обманывать. Сохрани Боже от хитрого ребенка, скажу я вам. А вообще, Марилла, она, похоже, мне нравится.

Когда Марилла направилась домой, Аня выбежала из душистых сумерек сада с охапкой белых нарциссов в руках.

— Я хорошо извинилась, правда? — спросила она с гордостью, когда они зашагали к дому. — Я подумала, что раз уж мне придется это сделать, то нужно сделать как следует.

— Ты сделала все как следует; все в порядке, — признала Марилла. Она снова с ужасом обнаружила, что при воспоминании об этом извинении ей хочется смеяться. У нее было неловкое чувство, что ей следовало бы отчитать Аню за то, что та так хорошо извинялась. Но это было просто смешно! Она успокоила свою совесть, сказав сурово:

— Я надеюсь, у тебя не будет больше случая прибегать к таким извинениям. Я надеюсь, впредь ты постараешься владеть собой, Аня.

— Это совсем не было бы трудно, если бы люди не издевались над моей внешностью, — сказала Аня со вздохом. — Я не сержусь ни из-за чего другого, но я так устала от того, что издеваются над моими волосами, что сразу вскипаю. Как вы думаете, мои волосы и вправду станут красивого каштанового цвета, когда я вырасту?

— Ты не должна так много думать о своей внешности, Аня. Боюсь, что ты слишком тщеславная девочка.

— Как я могу быть тщеславной, если я некрасивая? — возразила Аня. — Я люблю все красивое и терпеть не могу, когда посмотришь в зеркало и видишь что-то совсем некрасивое. Мне так грустно от этого… так же грустно, как когда я смотрю на любую безобразную вещь. Я ее жалею, потому что она некрасивая.

— Красив тот, кто красиво поступает, — процитировала Марилла.

— Мне это уже говорили, но я в этом сомневаюсь, — скептически заметила Аня, нюхая свои нарциссы. — Ах, какие эти цветы душистые! Как это мило, что миссис Линд мне их подарила. У меня теперь совсем нет к ней враждебного чувства. Такое прелестное, приятное чувство, когда извинишься и тебя простят, правда?.. Какие звезды сегодня яркие! Если бы вы могли жить на звезде, какую бы вы выбрали? Я — вон ту, большую и яркую, над тем темным холмом.

— Аня, помолчи, — сказала Марилла, чувствуя, что совершенно измотана попытками уследить за полетом Аниных мыслей.

Аня не сказала больше ни слова, пока они не ступили на тропинку, ведущую к их дому от большой дороги. Легкий шаловливый ветерок, весь пропитанный пряным ароматом молодых обрызганных росой папоротников, подул им навстречу. Вдали между теней деревьев виднелся приветливый свет, лившийся из окна кухни Зеленых Мезонинов. Аня неожиданно прижалась к Марилле и всунула свою ручку в ее загрубелую ладонь.

— Как это чудесно — возвращаться домой и знать, что это твой дом, — сказала она. — Я уже люблю Зеленые Мезонины, а ведь я никогда прежде не любила ни одного места. Ни одно не казалось мне моим домом. Ах, Марилла, я так счастлива. Я могла бы молиться прямо сейчас, и это совсем не показалось бы мне трудным.