Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен

После бурной Софии Гаага была райским уголком покоя, который не возмущали никакие политические потрясения, происходившие на далеких Балканах. За исключением редких конференций по таким животрепещущим вопросам, как векселя или заседания международного арбитража, работы было совсем немного. Но за время работы в Болгарии я пережил такое бесчисленное множество кризисов, сопровождавшихся угрозой войны, что теперь с удовольствием посвящал свободное время изучению такой интересной страны, как Голландия, с ее живописными старыми городами, сокровищами искусства, легендарными памятниками и морем постоянно меняющихся восхитительных красок, которое представляли собой ее поля во время цветения тюльпанов. Лично меня Гаага, а особенно дипломатическая миссия – красивый старинный дом, служивший в XVII веке резиденцией испанских послов, – привлекала еще и тем, что с ней были связаны воспоминания о давно прошедших годах, когда мой отец был посланником при дворе королевы Софии и я жил там маленьким мальчиком.

В здании миссии нужно было заменить всю мебель сверху донизу, поэтому англо-голландская дружба развивалась и крепла под гостеприимной крышей Нидерландского института международных отношений «Клингендаль». Наш давний друг баронесса де Бринен покровительствовала нам, когда мы впервые появились в голландском светском обществе, и благодаря оказанному нам теплому приему очень скоро мы почувствовали себя там как дома. Я рад думать, что многие из тех, с кем мы тогда познакомились, до сих пор остаются нашими друзьями, и самыми преданными из них всегда были и есть теперешний представитель Нидерландов в Лондоне и его супруга. В течение всего времени, что я пробыл в Гааге, министром иностранных дел был Йонкхир ван Свиндерен, и для меня было настоящим удовольствием вести дела с человеком, наделенным таким незаурядным умом, здравомыслием и покладистым характером.

В доме ван Свиндерена, где мы были частыми гостями, мне посчастливилось познакомиться с экс-президентом Теодором Рузвельтом, совершавшим в то время тур по европейским столицам. За завтраком наша хозяйка – милая и благожелательная дама – сказала ему, что я недавно перевел первую часть «Фауста» на английский язык. Услышав это, мистер Рузвельт сразу же завел со мной разговор через стол и, начав с ранних английских баллад, перешел к беглому обзору великих английских поэтов от древности до наших дней. На мое замечание о том, что я считаю Суинберна одним из величайших поэтов нашего поколения, он ответил: «Тут я с вами согласен. В молодости, – продолжил он, – я часто после работы шел гулять в лес и там декламировал чудесные строки вступительного хора из „Аталанты в Калидоне“», – и прочитал полудюжину строк. Чтобы не быть посрамленным, я ответил: «Ну, мистер Рузвельт, если в молодости мне не везло в любви, я твердил строки из „Долорес“:

«Да, – прервал меня мистер Рузвельт, не давая мне закончить:

Какой юноша, – продолжил он, стуча кулаком по столу, – страдая от несчастной любви, не давал выход своим чувствам в этих словах?»

Поскольку Гаага находится так близко, что можно было пообедать в миссии, а завтракать уже в Лондоне, мы могли наносить краткие визиты нашим друзьям в Англии. Особенно мне запомнилась поездка на Донкастерские скачки в сентябре 1909 года, так как там я последний раз видел короля Эдуарда. Его величество послал за мной после окончания Леджера,[53] в котором его лошадь Минору проиграла, хотя и считалась безусловным фаворитом, и с благосклонным интересом, с которым он неизменно следил за моей карьерой, начал расспрашивать меня о нашей жизни в Гааге. Рассказав о том, как хорошо нам там живется, я заметил, что жизнь в голландской столице такая мирная и спокойная, что я опасаюсь проспать, подобно Рипу ван Винклю[54] из «Сонной долины», все оставшиеся годы своей дипломатической жизни. «Не надо так думать, – сказал его величество, улыбаясь. – Что-нибудь наверняка случится». И спустя всего несколько месяцев после его кончины событие, предсказанное королем Эдуардом, действительно произошло. Я получил от сэра Эдварда Грея следующее послание:

Я никогда не осмеливался мечтать о таком важном посольстве и в письме, в котором я благодарил сэра Эдварда за такой знак доверия с его стороны, я мог только выразить надежду, что окажусь достойным такой чести и не разочарую его ожидания. К счастью, у меня было четыре месяца, в течение которых я мог разбираться в вопросах, с которыми мне предстояло иметь дело, поскольку лишь в конце ноября 1910 года я приложился к руке монарха, принимая свое назначение. Король Георг, испытывавший к императору Николаю II самые дружеские чувства, передал со мной множество посланий для его величества, и все время, пока я оставался на этом посту, он оказывал мне честь своим доверием и поддержкой.

Хотя, как отметил в своем письме сэр Эдвард Грей, между правительствами России и Великобритании установились самые дружественные отношения, их все еще омрачала тень прошлых разногласий и недоразумений. Еще были не забыты взаимные подозрения, с которыми эти страны следили за внешней политикой друг друга. Согласие между Россией и Англией установилось в 1907 году. Оно основывалось на довольно расплывчато сформулированном документе, который обязывал обе державы отстаивать территориальную целостность и независимость Персии и определял сферы интересов каждой из них в этой стране, не затрагивая их отношений в Европе. Непосредственной целью этого документа было не дать вопросу о Персии превратиться в яблоко раздора между ними, но, тем не менее, он позволил сблизить две страны и проложил дорогу к их сотрудничеству по европейским вопросам в будущем. В конце концов, он оказался гораздо более эффективным в установлении взаимопонимания – что выходило за рамки подписанного соглашения, – чем в примирении их конкурирующих интересов в Персии, которые вплоть до самого начала Великой войны[55] вызывали постоянные трения.