Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Кроме Шульгина и меня, из членов нашей партии были назначены: юрисконсультом делегации – сенатор С. П. Шелухин, в качестве советника политической секции – М. А. Кушнир. На пост советника делегации по экономическим вопросам был назначен также член комитета нашей партии, профессор М. И. Туган-Барановский. Как уже упоминалось выше, эта крупная сила безвременно ушла из мира сего. Уже по дороге в Париж Туган-Барановский скончался от припадка грудной жабы.

Во главе дипломатических миссий в Турцию, Грецию, Швейцарию, Бельгию и Голландию, Финляндию и Швецию оказались также социал-федералисты. Из рядов той же партии были назначены впоследствии представители для Румынии, Скандинавии и Англии. Вообще, наша партия отдала для заграничной службы большую часть членов своего Центрального комитета.

Уже при мне состоялось назначение известного еврейского историка и публициста, доктора М. Л. Вишницера, секретарем дипломатической миссии в Англию. В качестве человека, знающего несколько иностранных языков, я рекомендовал молодого врача, доктора Зархи, известного мне по его работе в Еврейской территориалистской организации. Он был зачислен в политическую секцию парижской делегации. Наконец, из еврейской молодежи были назначены в состав заграничных миссий студенты Кулишер, Рабинович и Глузман.

Мои старания и представления о назначении некоторых из моих товарищей по Державному Сенату в Италию и Испанию не увенчались успехом. Итальянская миссия уже была сформирована, во главе ее стоял известный украинский деятель Д. В. Антонович. Посылка же миссии в Испанию и Португалию затянулась и не состоялась и по сей день.

За короткое время моей работы в министерстве я исключительно был поглощен этим вопросом о заграничном представительстве. Между прочим я усиленно уговаривал В. И. Лацкого, когда Министерство иностранных дел предложило ему вступить в состав нашей парижской делегации, принять это назначение. Но он не мог последовать моему совету, так как был связан партийной дисциплиною, в качестве председателя Еврейской фолькспартай. Его вступление могло быть истолковано как одобрение этой партией всей политики Директории. Между тем в это время уже выявилось резкое расхождение Директории с наиболее численной сионистской партией и некоторыми другими еврейскими партиями и организациями по вопросу о способе назначения министра по еврейским делам…

Сионисты и фолькспартай исходили из начал парламентаризма и требовали, чтобы на этом посту был представитель еврейских партий, имеющих за собою большинство еврейского населения. Директория же хотела видеть в лице министра по еврейским делам обязательно представителя еврейских социалистических партий.

Этим объяснялось и назначение пойалей-сиониста Ревуцкого на названный пост при формировании правительства Директории, и отрицательное отношение к факту такого способа назначения со стороны названных выше еврейских партий.

Мой отъезд в Одессу был назначен на 26 января 1919 года. Со мною должны были выехать бывший товарищ министра торговли С. В. Бородаевский и чины Министерства финансов со специальными поручениями. В мое распоряжение был предоставлен вагон, в котором я и мои попутчики предполагали иметь наше жительство в Одессе.

Перед самым отъездом я заехал к генералу Грекову, который уже был назначен тогда военным министром. Он успел уже побывать в Одессе, вступил в сношения с французским военным командованием.

Я взял у него письма к генералу Ансельму и начальнику штаба, полковнику Фреданберу, так как было нежелательно создавать впечатление, что между представителями украинского правительства нет единства действий.

На вокзале творилось нечто невообразимое. Это были первые дни начинавшейся паники по случаю быстрого продвижения большевиков к Киеву. Этим же поездом ехало две или три миссии, направлявшиеся через Проскуров и Галицию в места своего назначения.

На перроне я встретил В. Э. Брунста, бывшего товарища министра земледелия в период гетманства. Он обратился ко мне с просьбою предоставить ему место в моем вагоне, так как поезд был уже совершенно переполнен. Кроме него, ко мне обратилось еще несколько человек с такою же просьбою. Конечно, нельзя было не согласиться. Засим, по пути, все время в наш вагон садились люди уже без спроса, так как на станциях царила полная анархия. В Казатине же мы почувствовали полную деморализацию местной власти. К нам в вагон ввалился комендант станции. Ни объяснения наши о том, что это вагон служебный, всецело нам предоставленный, ни наши документы не возымели на него воздействия. Он непременно хотел «произвести ревизию вагона». Когда же мы сослались на то, что едем по поручению Директории и принесем таковой жалобу на задержку в пути (поезд и без того уже бесконечно стоял в Казатине), он ответил, что теперь нет над ним начальства и что Директория – это тоже товарищи.

В конце концов он заставил меня купить билеты за нескольких пассажиров (это были крестьяне и железнодорожные служащие), которые влезли в наш вагон на промежуточных станциях. Надо было покончить всю эту гнусную канитель, истинные мотивы коей были из той же области, что и все последующие в ту эпоху более трагические подвиги станционных помпадуров, пора было наконец тронуться в путь, и я оплатил стоимость 7 или 8 билетов 1-го класса, хотя потом оказалось, что без билетов было всего двое или трое.

Привожу этот факт как чрезвычайно показательный. Если уже в ночь на 27 января в Казатине так обращались и так разговаривали с членами правительства, то можно ли было удивляться всему тому, что вскоре разыгралось? Власть Директории уже ограничивалась Киевом и ближайшим районом. В Казатине была уже своя самочинная власть!..

Поезд шел черепашьим шагом, мы приехали в Одессу только на следующий день, поздно вечером.

Утром к нам явился в вагон полковник украинской службы П., ближайший сотрудник украинского военного представителя при французском командовании, генерала Матвеева. Он предложил нам свои услуги по вопросу о свидании с французами. Я вручил ему запечатанные письма военного министра, его прямого начальника, и просил передать их немедленно по назначению и получить для меня ответ. Точно так же и Бородаевский просил устно доложить французскому военному командованию его просьбу принять его по весьма важному делу.

А дело было действительно важное. Добровольческая армия захватила в Одессе, после ухода оттуда украинских войск, клише для печатания ассигнаций достоинством в 50 карбованцев и усиленно пользовалась этим клише. Бородаевский и приехавшие с ним чины Министерства финансов и должны были заявить протест пред французским командованием о недопустимости такого рода печатания денег представителями Добровольческой армии. Прошло несколько дней. Мы ежедневно справлялись у Матвеева и его сотрудников об ответе французского командования, но каждый раз получали ответ, что Ансельм и начальник штаба очень заняты, а потому извиняются и просят подождать еще день-другой.

Наконец совершенно случайно выяснилось, что французам даже ничего не было сообщено о нашей просьбе назначить нам свидание и что письма генерала Грекова были распечатаны, прочитаны и не доставлены по адресу… Когда же я попытался установить виновника столь неслыханного злоупотребления по службе, то все стали обвинять друг друга.