Хранитель истории - Леа Рейн

Уже начало темнеть, поэтому люди Вашингтона стали заботиться о привале.

— Думаю, вам не терпится узнать мой план, — заметил Томас, когда они притаились между деревьев, поглядывая на солдат. — Собственно, зачем я предложил использовать свой корабль? Вот зачем. Я поймаю нарушителя с помощью блокиратора гена, а потом лучом телепортации помещу его в камеру на своем корабле. Нужно будет подобраться к нарушителю очень близко, ведь, как вы могли заметить, луч телепортации ударяет туда, где находится мой портативный компьютер, потому что он связан с главным компьютером на корабле.

— Как он перенес тогда нас? — с непониманием спросил Гюстав.

— У луча немаленький диаметр, так что он захватывает всех людей, которые находятся в радиусе одного-двух метров.

— Только людей?

— Можно поменять настройки и на растения, но я так никогда не делал. — Томас пожал плечами.

— То есть ты не можешь просто бахнуть своим лучом на Камиля и поймать его? — уточнил Эд.

— Могу, если он будет в радиусе одного-двух метров. Только это будет глупо, потому что он сразу сбежит. Нужно сначала блокировать его способность с помощью этой вещицы. — Капитан достал из кармана браслет, очень похожий на тот, который Эдвард сегодня получил от Жаклин.

— Ну-ка, — проговорил он и вытащил свой, сравнив его с браслетом Томаса.

— Это же самая первая модель! — восторженно воскликнул марсианин. — Провальная, но все же!

— То есть как провальная?!

— Первые модели «Наручника» долго тестировали. Они работали, но срабатывали не на всех. Глупые, понадобилось немало времени, чтобы понять, что все дело в группе крови, на которую настроена модель!

— Ну благодаря тебе мы поняли это быстрее, спасибо. — Эдвард хлопнул Томаса по плечу.

— Нет, подожди! — воскликнул капитан, поняв, что сболтнул лишнего. — Молчите об этом. Вы же спасаете историю? «Наручник» должен развиваться своим ходом. Не вмешивайтесь в это.

— Я понимаю, — серьезно ответил Эд. — Мы об этом не будем распространяться. Так ведь? — Он глянул на Гюстава.

— Ага, — кивнул тот. — Мы сможем потом долететь до форта Дюкень на твоем космолете?

— А там что?

— Второй нарушитель.

— Так их было двое?! — удивился Томас.

— Что бы ты без нас делал, Джек Воробей, — подметил Эд. — А еще мы знаем, как они выглядят. А ты знаешь?

— Сначала я решил, что вы станете для меня балластом. Но теперь вынужден признать, что сотрудничество с вами в некоторой степени может быть полезным, — снисходительно ответил Томас. — Но и вы признайте, что без меня вы бы провалились.

— Это взаимовыгодное сотрудничество, — сказал Гюстав. — Думаю, мы бы все провалились, если бы не нашли друг друга в лесу.

— Не подлизывайся, — фыркнул Эд.

— Меня устраивает, — сказал Томас.

— Ладно, долго они там ещё будут копаться?

— Подождём, когда некоторые уснут, а потом мы с тобой отправимся в лагерь. — Томас указал на Эда. — Гюстав, останешься тут, на шухере. Будешь говорить, нет ли волнений в отряде. У вас же единая сеть? Могу я к ней подключиться?

— Да, только нам нужно будет подключить ещё наших координаторов из настоящего. Они должны записывать разговоры, — ответил Эд. Видимо, Жиллену все же придется узнать о марсианине. — И, вероятно, у них будет много вопросов. Так что, Томас, готовься.

— Нет проблем, — отозвался он. — Люблю знакомиться с новыми людьми.

— Солнце уже садится, — обратил внимание Гюстав, посмотрев на темные клочки неба, которые просвечивали сквозь ветви деревьев. — Думаю, еще полчасика, и отряд уляжется.

— Чур заключенный наш, — сказал Эд. — Он из нашего времени и ответить должен перед нами.

— Ради бога, — ответил Томас.

— А еще, сможешь потом нас подкинуть в наше время? — попросил Эдвард. Томас с его машиной времени теперь уже не казался таким странным и опасным. — А то как мы довезем наших заключенных с блокированным геном? Ты же все равно мимо будешь пролетать.

— Хорошо, — вздохнул капитан. — Главное остановить этих типов, а потом делайте с ними все что угодно.

— Договорились. А пока мы не начали, я немного отдохну, — сказал Эд и прислонился к стволу дерева.

День сегодня выдался слишком тяжелый. Прежде ещё ни один день не включал в себя столько событий.

Хотя, возможно, один день все же включал.

* * *

2036 год. Гарвард. Эдварду тогда было двадцать лет. Он стоял перед зеркалом и с мрачным выражением лица прикладывал к себе красную хламиду, больше похожую на платье. Он одолжил ее у своего соседа по комнате, который играл Цезаря в небольшом университетском спектакле.

Неужели я должен это надеть? — думал Эд.

Но ради доклада о Помпеях он был готов на что угодно.

Неожиданно дыхание перехватило, и Эдвард понял, что сейчас его принудительно забросит в прошлое. Такое случалось нечасто. Обычно он сам выбирал, куда и когда отправиться, но от принудительных путешествий во времени все же никогда не был застрахован.

Комната общежития сменилась очертаниями большого европейского города. Машины шумели, толпы людей сновали туда-сюда, а в воздухе отчего-то нестерпимо пахло гарью. Эдвард сразу же сделал вывод, что это Париж двадцатых или около того.

Но вот что это за запах? И почему люди так обеспокоены?

Эдвард проследил за их взглядами и увидел коричнево-серое облако дыма, которое поднималось ввысь, застилая собой все небо. Взволнованные птицы разлетались, спасаясь от охваченного огнём здания. Эдвард не сразу понял, что именно горит, потому что дыма было так много, что он почти полностью окутывал постройку, но потом различил обугленный шпиль и понял — это горит Нотр-Дам.

Шпиль, от которого остался только скелет, накренился вбок и рассыпался прахом. Кто-то неподалёку в ужасе вскрикнул. Эд оглядел толпу и заметил в глазах парижан слезы. Здание, которое стояло здесь почти десять веков, огонь сжирал за считанные минуты.

Время может отнять даже то, что кажется вечным.

Безжалостная стихия забирала Символ Парижа прямо на глазах его жителей. Это было жестоко. Все были уверены, что пятнадцатое апреля 2019 года надолго запомнят не только парижане. Эту дату надолго запомнит весь мир.

Хоть Эд и вырос в Америке, он оставался французом, а потому не мог не ощутить острую, словно битое стекло, боль.

Когда горел Собор Парижской Богоматери, Эдварду было всего три года. Он никогда не понимал, насколько велика была эта трагедия. Этот факт оставался для него просто фактом, историческим событием. Во всяком случае, Собор уже давно восстановлен, так что он никогда не драматизировал по этому поводу.