Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

— Португальские! Португальские!

Цветочницы появлялись на Новом мосту с раннего утра. Они приходили с улицы Цветочниц, что рядом с Сен-Жюльен-лё-Повр, где находилась их цеховая «резиденция», или с Дровяной улицы, где пополняли запасы цветов в садах Провансальских Братьев.

Самые юные из них, держа в руках корзины с амариллисами, розами и жасмином, сновали в толпе прохожих, в то время как торговки постарше присматривали за лотками, установленными в тени больших красных зонтов.

Одна из таких кумушек попросила Анжелику помочь ей составить букеты, и, увидев, что молодая женщина делает это с отменным вкусом, вручила помощнице двадцать су.

— Похоже, по годам ты уже не годишься в ученицы, — сказала торговка, внимательно оглядев Маркизу Ангелов. — Но любая девчонка потратит года два, пока научится составлять такие букеты, как у тебя. Если хочешь работать со мной, можем договориться.

Анжелика отрицательно покачала головой, зажала в руке двадцать су и пошла дальше. Время от времени она поглядывала на монеты, что дала ей цветочница. Это были первые деньги, которые она заработала собственным трудом.

Молодая женщина купила у разносчика два пирожка, с жадностью проглотила их и смешалась с толпой зевак, которые хохотали во все горло перед тележкой Большого Матье.

Великолепный Большой Матье! Он устроился прямо напротив короля Генриха IV, нисколько не стесняясь ни его улыбки, ни величия.

Взгромоздившись на свою тележку-платформу на четырех колесах, лекарь обращался с речью к толпе зевак, и его громовой голос разносился по всему Новому мосту.

Личный оркестр Большого Матье состоял из трех инструментов: трубы, барабана и кимвала. Музыканты сопровождали речи лекаря, а также заглушали ужасающим грохотом стоны клиентов, которым он вырывал зубы.

Энергичный и упорный, обладающий к тому же удивительной силой и сноровкой, Большой Матье справлялся с самыми упрямыми зубами, даже если для этого ему приходилось ставить пациента на колени, а затем поднимать его с земли лишь с помощью кончиков щипцов. После чего зубодер посылал свою чуть живую жертву к продавцу крепких спиртных напитков полоскать рот. В промежутке между двумя клиентами Большой Матье, в шляпе с пером, развевающимся на ветру, с двойным ожерельем из зубов, оттеняющим его атласный наряд, с огромной саблей, бьющей ему по пяткам, ходил из конца в конец платформы, нахваливая свои небывалые научные знания и превосходное качество снадобий, порошков, электуариев[25]и всевозможных мазей, приготовленных на основе сливочного и растительного масел, воска и каких-то безвредных травок.

— Дамы и господа, вы имеете счастье лицезреть самую важную особу в мире, виртуоза, единственного в своем роде профессионала, жемчужину медицины, преемника Гиппократа и его наследника по прямой линии, естествоиспытателя, грозу всех факультетов Университета! Вы видите собственными глазами врача, который славится человеколюбием, патологоанатома, химика, спагирика[26]и эмпирика. Я лечу солдат из благородства, бедняков — ради любви к Богу, а богатых торговцев — ради денег. Я не доктор, не философ, но моя мазь исцеляет лучше, чем все философы и доктора, вместе взятые. Опыт превыше науки. У меня имеется помада для отбеливания лица: она бела как снег, благоуханна, как бальзам или мускус… А еще у меня вы можете купить мазь, она совсем дешевая, но — слушайте меня внимательно, легкомысленные дамы и господа! — эта мазь защищает всех, и мужчин, и женщин, всех, кто ей пользуется, от коварных шипов с розового куста любовных страстей.

И, подняв руки, Большой Матье с чувством продекламировал:

Приходите, господа, торопитесь, дамы,

И от всех болезней вам тут лекарство дам я.

Вот волшебный порошок, исцелит он сразу

Пьянице и дураку его скудный разум.

Совесть он плуту вернет, честь вернет девице,

К старой даме ухажер мигом возвратится,

Даст влюбленным старикам молодица руку,

А невежды школяры вспомнят про науку…

Эта последняя фраза, которую Матье произнес, выпучив огромные глаза, заставила Анжелику расхохотаться. Тот заметил Маркизу Ангелов и дружески подмигнул ей.

«Я засмеялась. Почему я засмеялась? — спросила себя Анжелика. — Ведь он несет откровенную чепуху».

Но ей хотелось смеяться.

Неожиданно к ней подошел какой-то господин.

— Красотка, — сказал он, — я погляжу, у тебя отличное настроение, но ты не слишком богата. Хочешь заработать двадцать ливров?

— Каким образом? — поинтересовалась Анжелика, смерив собеседника презрительным взглядом.

— Мой хозяин — респектабельный иностранец, который впервые прибыл в Париж. Он горит желанием познакомиться с сокровенными прелестями парижанок и отправил меня подыскать для него веселую и миловидную подружку на ночь. Я пришел на Новый мост, потому что знаю, здесь их можно найти. Ты получишь башмаки, платье, вкусный ужин и двадцать ливров. Между прочим, мой хозяин — отнюдь не уродливый старикашка, он — молодой мужчина приятной наружности, хотя и немного полноват. Это тебя устраивает?

— Нет, совершенно не устраивает.

— Может, поговорить с твоим сутенером?

Анжелика тихонько присвистнула, как будто бы выражая свое восхищение.

— Ну, ты-то в любом случае не иностранец.

— Точно! — ответил слуга. — Я родом из Парижа. Но уже три года я нахожусь на службе у дворянина из провинции Голландия. Меня забросила туда война, даже сам не пойму каким образом. И вот сегодня, после стольких лет, я опять на Новом мосту.

Мужчина восхищенно огляделся вокруг, и Анжелика, воспользовавшись случаем, растворилась в толпе.

Чуть поодаль, на невысоком помосте, старик с деревянной ногой пытался привлечь внимание прохожих.

— Подходите, взгляните на краснокожего мужчину. Прелюбопытнейшее явление природы. Вы считаете себя образованными, потому что видели нескольких чернокожих. Но что может быть сегодня привычнее, чем марокканцы, которыми нас в избытке снабжает турецкий султан? А я покажу вам неведомое существо из неведомого мира! Я говорю об Америке, чудесной стране, откуда я сам прибыл…

Слово «Америка» удержало Анжелику перед помостом.

Одноногий старик был плохо выбрит, его голову покрывал красный платок, а в ухе поблескивала небольшая золотая серьга. Но казалось, он нисколько не заботился о своем внешнем виде, в отличие от бродячих актеров или эмпириков Нового моста, пытавшихся удивить зрителей блестящей мишурой нарядов. Его грязная рубашка в красную и белую полоску, залатанный жилет и надтреснутый голос не способствовали наплыву публики.