Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова

речей хищно сужаются глаза княгини Пеплицы. Верно, и она мечтала о том же для своего Средимирного.

– Я отвезу её, – сказал я скорее себе, чем Огарьку. Сказал, чтобы произнесённое вслух связало думы воедино, сделало решение необратимым. Слова вяжут крепкие узы, если убедишь себя, что веришь в сказанное. – Провожу княгиню домой, так что готовься, Огарёк, нас трое теперь, не считая Рудо и коня, которого я раздобуду для неё.

Огарёк повесил голову, разом стал будто меньше ростом, и сошёл бы сейчас за ребёнка зим восьми-девяти. Таким он был щуплым и жалким, что у меня мелькнула мысль – неплохо бы прикупить для него с полдюжины жареных пирогов. Я хлопнул Огарька по плечу.

– Давай, не строй из себя обиженного. Как я сказал, так и будет. Если передумал со мной ехать, то иди по своим делам, у колодца не жди. Горевать не буду, толку от тебя никакого.

Огарёк открыл рот, хотел что-то ответить, но не нашёлся, мигнул жёлтыми глазами, развернулся и захромал прочь, а пока я глядел ему вслед, в узкую согбенную спину, мои мысли озарило понимание того, как я смогу найти скоморошьего князя.

* * *

Как всегда, ольки Топоричка заливались лаем. Я не знал в Княжествах больше ни одного такого места, где беспрестанно звучал бы собачий лай. По обыкновению, они бросились врассыпную, едва Рудо ступил на деревенскую дорогу.

Игнедову кобылу трудно было не приметить – выделялась, как жемчужина в гороховом стручке, паслась на привязи у какой-то покосившейся оградки. Игнеда сидела рядом, на скамье, плотно кутаясь в мой плащ. Я усмехнулся про себя: думал ли когда-нибудь, что сама княгиня будет вот так прижимать моё тряпьё к своему белому лицу? И ведь не кривилась больше, осознала, видно, что пропадёт без плаща. Сидела, озиралась по сторонам, и вид у неё был жалкий, напуганный. Заметив меня, Игнеда заметно успокоилась.

– Думала, брошу? Или боялась, что дружину Страстогорову приведу?

– Не снёс бы головы своей рыжей, – холодно отозвалась княгиня.

На нас поглядывали, в большей степени из-за Рудо, но холёная кобыла изысканной масти тоже, конечно, притягивала взгляды местных. Плохо, плохо… надо было скорее что-то предпринимать.

– Давай цацки. – Я протянул руку ладонью вверх. – Только быстро, чтобы не заметили.

Лицо Игнеды полыхнуло возмущением, щёки красиво зарделись, и я залюбовался ею – этой драгоценностью среди серых бревенчатых изб. Спрячем платье её расшитое, заменим лошадь, а с благородным царственным лицом что делать? По первому взгляду видно: не из простых, птица высокого полёта.

Я нетерпеливо сжал пальцы в кулак и разжал снова. Игнеда неохотно сунула руку под плащ и протянула мне ожерелье-лунницу.

– Ещё давай.

Вот уж никогда не знал, всякий ли сокол ищет любые лазейки в каждом селении, или я один такой неугомонный и ушлый. Страстогор наверняка слышал, что я вожу самые разные знакомства, но на всё закрывал глаза: я был ему нужен, да и сейчас пока нужен, не оплошать бы снова. Где поесть-выпить, где переночевать, где девку на часок найти – это-то понятно, каждый знает, тут и соколом быть не нужно. Только этого мне всегда было мало, и я постоянно искал чего-то эдакого: где разжиться снадобьями крепкими получудесными или… кому сбыть найденное или снятое с врага добро.

– Сиди тут.

Я зажал в кулаке Игнедины побрякушки, велел Рудо ждать у ограды при въезде в Топоричек: пусть ольки тявкают до хрипоты, а сам пошёл к одному знакомому, у кого, я знал точно, можно надёжно обменять ценности на серебро и золото.

Обернулся я быстро, скоро получил мешочек монет, а у встречной крестьянки купил простое женское платье с шерстяным пояском и вернулся к Игнеде, которая всё так же сидела на скамейке, только ещё сильнее вжималась в стену, хоть и старалась изо всех сил выглядеть невозмутимой.

– Держи. – Я кинул ей мешочек. – Ты теперь богатая баба, сможешь обеспечивать себя в пути всем, что пожелаешь.

Она недоверчиво заглянула внутрь.

– За две подвески – столько монет?

– А то. Думала, Страстогор дешёвку тебе дарил? Главное, чтобы не послал помощников обыскивать ростовщиков, а то найдут твою лунницу с тонкими узорами и поймут, что ты тут гостила. Это тоже тебе.

При виде простецкого платья у Игнеды вытянулось лицо. Она пощупала грубую ткань и брезгливо поморщилась.

– Замёрзну в таком. У нас в Чудненском знаешь какие ветра.

– Вот и купишь себе что пожелаешь, а пока влезай в то, что есть, и богатое своё одеяние прячь подальше. Мыльня за твоей спиной – иди, меняй шкурку, змея.

За такое сравнение можно было схлопотать пощёчину и от простой черномазой девки, а княгиня могла бы приказать отрубить мне руку или даже голову – на её усмотрение. Но я не боялся, не в том положении были мы оба.

Осталась одна головная боль – кобыла красивая княжеская. Тут придётся попотеть, заметная животина. Оставлять жалко, а на ней скакать – точно кто-нибудь черканёт весточку князю, непременно кто-то узнает такую красавицу. Я подошёл к кобыле, погладил шелковистую гриву. Кобыла доверчиво ткнулась мягким носом мне в плечо и бесцеремонно полезла мордой к поясу, но мешок раскрыть ей не удалось. Балованная, сразу ясно, небось, привыкла каждый день получать маленькие сладкие яблочки или даже сахарные сколы из Зольмара.

– Уж извини, – шепнул я лошади. – Попрошу Господина Дорог, чтобы вил твой путь бережнее. Не знаю, правда, благоволит ли он зверям или только тем, что ходят на двух ногах, но попробую. Ты хорошая животина, и судьба твоя должна быть лёгкой. Тебе будут рады, это точно могу пообещать.

Под скрип двери из пустой нетопленной мыльни вернулась Игнеда. Она недоумённо клала руки то на грудь, то на бёдра – и потряхивала пальцами, будто грубая ткань жалила её и лишала привычной защиты. Под мышкой она зажимала куль: я узнал свой плащ, в который Игнеда завернула богатый княжеский наряд. Несмотря ни на что простое платье не испортило Игнеду, наоборот, сделало её глаза ещё зеленее, губы – ещё алее, подчеркнуло стать и осанку. Я покачал головой: нет, не бывает таких простолюдинок, не было и не будет никогда. Расковыряв траву под ногами, я черпнул щепоть земли и быстро, пока княгиня не опомнилась, мазнул Игнеде по лицу. Тут же моя щека запылала от заслуженного удара.

– Умом повредился?! – зашипела Игнеда. – Что вытворять удумал?

– Так хоть немного на крестьянку смахивать будешь. Не спорь, если не хочешь, чтобы я отправил весть Страстогору.

Игнеда замолчала на полуслове, резко отвернулась, приметив на дороге гуляющих деревенских девушек. Мне шикнула:

– Ещё раз притронешься ко мне – отцу расскажу, что руки распускал. Отрубит крылья твои сокольи, а может, и ещё что.

Я не стал отвечать, повёл плечом лениво и нахально: говори, мол, что хочешь, а без меня всё равно пропадёшь.

Дворами и бурьянами я привёл Игнеду к конюшне. Конечно, лучше было бы дождаться глубокой ночи, чтобы точно никто не увидел, но не хотелось понапрасну терять столько времени. Ноги Игнедовой кобылы высоко запачкались травяным соком, к бокам пристали семена трав, но при этом она, как мне почудилось, выглядела даже счастливее, чем когда я увидел её на дороге. У конюшенных ворот Игнеда пылко прижалась лицом к лошадиной шее, понимая, что придётся расстаться, поцеловала кобылу в нос, и мне показалось, что глаза княгини заблестели от слёз. Что ж, ещё увидит свою любимицу, постараюсь сделать так, чтобы кобыла вернулась в Черень, к хозяйке. Но сейчас нам нужен был выносливый конь, простой и крепкий, надёжный и не такой приметный. Внутрь Игнеда не пошла, махнула рукой, чтобы я ступал один, а сама отвернулась и голову опустила.

Обычные деревенские лошади, привыкшие тащить плуг или телегу, мне не подходили – путь предстоит долгий, а мы с Рудо привыкли скакать по бездорожью. Я допускал, что приличного коня может вовсе не сыскаться в Топоричке, и заранее решил, что в таком случае возьму первого попавшегося, а потом постараюсь