Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс

Но Люся их любила. Любила как-то особенно… Она была откровенна с Надей, что было очень несвойственно Люсе. И вот однажды, когда мы собирались в очередные гастроли, нам позвонила Ира и с горечью сказала Люсе, что ее не отпускают с работы. На ее работе, а она продолжала работать на Центральном телевидении в музыкальной редакции костюмером, знали, что она всегда с Гурченко. И когда Люся приезжала на съемки, работать должна была только Ира Великанова. Но на этот раз произошел какой-то сбой. Ира очень переживала, волновалась, извинялась, хотя ни в чем не была виновата. Но нет, ее не отпустили.

И тогда мы решили взять Надю. У нее, как говорится, был «первый допуск». Она могла присутствовать на переодевании, подготовке, кормить Люсю в коротких перерывах. Надя не сразу согласилась, зная Люсин характер и безоговорочные требования. Тут слова «ошиблась», «забыла, прости», не пройдут! Но, подумав, все-таки решилась. И потом очень пожалела. Уже на первом же концерте она перепутала платья, что вызвало яростный гнев Люси, потом она ушла в туалет, когда надо было стоять с чашкой чая, потом заснула в гримерной, ну, понятно, что получилось из-за этого сна… После этого первого концерта она так разволновалась, что на последующих Люся ей вообще запретила помогать, сказав, что она не помогает, а мешает. Это было, конечно, обидно. Я хотел бы объяснить, что все эти «приказные» условности – чай, переодевания, платочек, вода и т. д. – оправданны на все 100 процентов! Люся работала с такой нечеловеческой отдачей, концерт был выстроен до минуты, и Надина невнимательность снижала тот темп, в котором Люся жила весь концерт. Это был не каприз взбалмошной звезды. Это была реальная помощь актрисе, которая одна постоянно держала в оцепенении, да-да, именно в оцепенении, весь зал. Концерты, а это было в Воронеже, прошли прекрасно. Мы уехали домой. Но почему то Люся теперь охладела к Наде, стала меньше ей звонить и ходить в гости. Мне кажется, что это было несправедливо. Надя очень переживала из-за этого.

И еще была главная подруга – Мила Гидштейн, которая родилась в один год и в один день с Люсей. Они дружили с рождения, с Харькова. В первый год нашей совместной жизни Люся привезла меня в Таллин, где тогда жила Мила, на «смотрины». Мила – очень спокойная, уравновешенная женщина, с прекрасным чувством юмора. Мы провели в Таллине чудесную неделю. Люся была на седьмом небе, получив от Милы одобрение. Сегодня это смешно вспоминать… Позже Мила не раз приезжала к нам в Москву, Люся была этому очень рада, никогда с ней ни ссорилась и не спорила. Вообще-то у Люси было очень теплое отношение к евреям, хотя я слышал много сплетен о ее антисемитизме. Неправда. Может быть, это просочилось из книги «Мое взрослое детство», где Марк Гаврилович, обращаясь к Миле во дворе в Харькове, говорил: «Милочка! Ты хоть и евреечка, а очень хороший человек!» А в ответ мама Милы, картавя, отвечала: «Махк Гавххилович! Ви хоть и ххуский, но хоххоший!».

И вдруг приходит очень грустная новость для Люси. Мила эмигрирует с дочкой в Америку. Было начало восьмидесятых годов. Они уехали, не попрощавшись. Год промучились в пересылке, а когда мы первый раз были на концертах в Америке, то специально поехали в Чикаго, где жила Мила. Были слезы, объятья, воспоминания…

Мила вышла замуж за эмигранта с Украины. Дочка прекрасно устроилась. Свой дом. Ездят на «линкольне». И опять Люся пристально наблюдала за мной. Что ее так волновало? Не понимаю. Да, очень интересная страна, особенно в те 80-е, когда все было в новинку. И машины, и техника, и все-все. Тогда это был другой мир, совершенно другие люди, не похожие на нас, и, конечно, он был нам интересен. Даже проехаться в «линкольне» за рулем было здорово! Какой мужчина не мечтал об этом! Вот такая была встреча с самой любимой подругой. Потом, уже в 1991 году, мы снова были в Америке на гастролях… и оказались у Милы… но все по порядку.

Вообще концерты с Люсей были для меня самой любимой работой. Больше никогда, с кем бы я ни работал, я не получал такого удовольствия, такого праздника взаимопонимания, такого контакта с партнером, такого сверхпрофессионального отношения к себе, к коллегам и к залу. Она работала для них! Для зрителей! И что бы ни произошло – пропал звук, погас свет, кто-то закашлялся, закричал ребенок, провалилась сцена… я не знаю, что еще, – она будет продолжать концерт! В любом состоянии – с температурой, с больной ногой, с шестичасовой разницей во времени, не выспавшись, в холодном зале… Наверное, главное, что ей было нужно, это покушать! И все мифы о диетах, зарядках, массажах, занятиях йогами были глупыми сплетнями. Когда ее спрашивали из зала, что она ест и как добивается такой формы, она отвечала:

– Как сохранилась? Очень просто. Я сплю в холодильнике. А фигура? Еще проще. Побольше мучного, поменьше движений. Всегда хочу кушать, даже сейчас. Может быть, у кого-нибудь есть что-нибудь перекусить, если не жалко?

Народ в зале, хохоча, начинал искать что-нибудь съестное, хоть конфетку, думая, что это шутка или розыгрыш. Но нет. Кто посмелее, тот выходил, неся конфету или булочку. Люся с простым «спасибо вам» брала еду и под бурные аплодисменты зала съедала, смачно причмокивая. Потом поворачивалась за кулисы и кричала: «Ир, принеси-ка чаю глоточек. Булочку запить».

Что тут начиналось в зале! Бурная овация! Общение с залом было одним из любимых разделов Люсиного концерта. Были различного рода вопросы: и хорошие, и интересные, но были и обидные, грубые и нетактичные. Но она так мгновенно реагировала и придумывала такой ответ, что этот зритель, понурив голову, под издевательский смех зала уходил с концерта. Нет, она никого не обижала, не грубила. Просто обладала искрометным юмором и всегда точно попадала в «десятку», что вызывало восторг зала. Ведь в основной массе люди в зале были очень доброжелательные.

Потом было еще много разных концертов и в маленьких городах, и в столице, и «шефских». Кстати, деньги никогда не были для Люси целью. Они были как «само собой разумеющееся». Но на первом месте всегда была работа.

В начале 1985 года к нам обратился, как он себя назвал, внук известнейшего администратора и предложил поработать вместе с ним. Условия были очень хорошие, я бы даже сказал, что о таких условиях нам даже не мечталось! Он создал прекрасную обстановку и замечательный быт! Встреча, гостиница, зал, аппаратура, гонорар – все было на высшем уровне. Вначале с нами работали и Ирина Аллегрова, которая была в то время женой этого администратора, и Игорь Тальков.

Но к этому периоду я вернусь позже. Сначала я заскочу вперед лет этак на пять. Тогда были концерты, проходившие с потрясающим успехом, на которые мы ездили с огромным удовольствием. Сначала был небольшой коллектив, потом потихоньку стали добавлять музыкантов, и вскоре мы уже ехали с большим, шикарным биг-бендом, в основном это были музыканты самого лучшего в те годы, да и, пожалуй, во все времена ансамбля «Мелодия». Руководил всем этим Володя Дубовицкий. Организатор он был превосходный. Им выполнялась любая просьба, любое желание. Гонорары выплачивались вовремя. Да и мы подружились, стали встречаться, ездить друг к другу в гости. Ирина оказалась очень доброй и контактной девушкой. А главное, талантливой! Пела она прекрасно, обладала отменными музыкальными данными, и позже Люся всегда приглашала ее на записи и на передачи, в которых она участвовала. Ирина легко и с удовольствием исполняла любые партии. Плюс ко всему она прекрасно готовила, а в гастрольном быту была очень контактна, бесконфликтна. Ну, а об Игоре Талькове даже говорить не надо. Он работал, играл на бас-гитаре, мы его почти не видели, он сидел в гримерке, но часто говорил, что его скоро «весь мир узнает». Так и случилось. И Ира Аллегрова стала звездой. Но ее первые шаги были с нами, с Люсей.