Подлинная история авиаполка «Нормандия – Неман» - Сергей Дыбов

Смертный приговор Марселя Лефевра.

Из архива Мемориала «Нормандия — Неман»

«ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА.

ПРИГОВОР

Военный трибунал… именем французского народа… 6 ноября 1941 г. объявляет сержанта ЛЕФЕВР Марселя из эскадрильи 1/3 базы ВВС в Оране, в его отсутствие заочно ВИНОВНЫМ:

1. ИЗМЕНА

2. Дезертирство за границу с отягчающими обстоятельствами и участие в заговоре.

…ввиду вышесказанного Трибунал приговаривает: к СМЕРТНОЙ казни… лишению воинского звания и конфискации всего имущества как нынешнего, так и будущего, в соответствии со статьями…

…также трибунал приговаривает означенного Марселя Лефевра вместе с двумя другими его сообщниками к оплате судебных издержек как этого процесса, так и будущих…».

Свой выбор пилоты первой группы сделали в то время, когда враг стоял у порога Москвы и Сталинграда, когда немецкое командование уже назначило командующего Каспийским флотом и готовило переброску судов железной дорогой до Махачкалы. Когда исход войны еще не был однозначен. Во Франции они были приговорены к смертной казни, в случае попадания в плен должны были быть расстреляны. Но все они, люди самых разных социальных слоев, от аристократов до рабочих, рвались в нашу страну, потому что только здесь, по их мнению, шла НАСТОЯЩАЯ борьба с фашизмом. Это именно то, что связало нас во время войны.

Мы забыли и простили французам все: интервенцию, Версальский мир, двусмысленную политику 30-х годов, Мюнхенский сговор, попытки интервенции 1940 г., коллаборационизм 1940-44 гг., французский легион вермахта и французскую дивизию СС «Шарлемань», до последнего оборонявшую бункер Гитлера в апреле 1945 г. И мы помним только «Нормандию — Неман». Тех людей, которые, забыв о себе, плечом к плечу воевали с нашими дедами за свободу нашей и их Родины. Тех французов, которые нам отвечали тем же. Герой Советского Союза, самый результативный французский летчик Второй мировой войны Марсель Альбер в своем интервью в 2007 г. сказал: «Русские были великолепные пилоты. Они сражались за свою Родину и не думали ни о чем другом. У меня самые теплые воспоминания о них».

* * *

Тем временем в Москве только 25 ноября было подписано окончательное соглашение между командованием ВВС Красной армии и военной миссией «Сражающейся Франции» об участии французской эскадрильи на советском фронте. Соглашение имело гриф «Секретно», содержало 14 пунктов и было составлено в двух экземплярах на русском языке[54]. На французском языке оно никогда не публиковалось.

Сразу после подписания Соглашения капитан Мирлес вместе с представителем ВВС капитаном Бондаревым, назначенным офицером связи между французскими летчиками и советским командованием, вылетели в Тегеран за группой, которая в Тегеране попала в оазис мирной жизни.

По прибытии в Тегеран их встретили как героев. Французская диаспора под руководством энергичной француженки Барбары Адле, супруги личного хирурга шаха, профессора медицины Адле, организовала им самый радушный прием и размещение в лучшей гостинице. Позднее ей вместе с другой француженкой из Египта Мод Периго был создан комитет поддержки «Нормандии», который организовал сбор вещей и продуктов и их пересылку в СССР. Всю войну летчики получали посылки из Ирана и Египта, которые позволили им разнообразить фронтовой рацион.

25 ноября группа получила выездные визы из Ирана, а 26-го — въездные визы в СССР. Для лиц без гражданства и паспортов, которыми были пилоты «Нормандии», это было особенно важно. Как можно обратить внимание, на советской визе Марселя Лефевра в графе «гражданство» написано: «Сражающаяся Франция». Любопытно также, что на иранской выездной визе написано не «СССР», а «Советская Россия».

Визы Марселя Лефевра на въезд в СССР и на выезд из Ирана. Из архива Мемориала «Нормандия — Неман».

При получении виз возник инцидент. Михаил Романович Шик счел нужным сделать заявление: «Я русский, родом из Москвы. Мой отец был арестован ВЧК в 1918 г. за антибольшевизм. Я сам не коммунист, но я хочу быть вашим союзником и вашим другом на то время, что я вместе с вами буду сражаться за мою Родину»[55]. Капитан Бондарев, который не был готов к подобным кульбитам, был вынужден звонить в Москву для получения инструкций. Инструкции были получены, поскольку кандидатуры «русских нормандцев» Мирлес специально согласовывал ранее с полковником Левандовичем. Михаил получил свою визу в числе остальных.

Как позднее отмечал Альбер Мирлес, «…не было ни одного отказа в визах до июля 1943. После было несколько редких случаев, когда в визах было отказано». Хотя майор Пуликен в своих воспоминаниях пишет, что двое механиков визы не получили[56]. Никаких ограничений со стороны СССР для французов российского происхождения не выдвигалось, хотя после нескольких отказов в визах военный атташе Франции в Тегеране в ноябре 1943 г. составит специальную инструкцию по набору русскоязычного персонала для группы «Нормандия».

28 ноября 1942 г. первая, самая легендарная группа пилотов из легендарной группы «Нормандия — Неман» на трех советских пассажирских самолетах Ли-2 вылетала из Тегерана в Баку и затем в Иваново — место базирования группы. Майор Пуликен распределил по одному переводчику на каждый самолет.

Перед вылетом советские представители вручили каждому овчинные полушубки, поскольку у французских пилотов не было ничего, кроме летней парадной формы, полученной в Раяке. В Баку во время дозаправки самолетов пилотов «подогрели» и традиционным алкогольным напитком, после чего они продолжили свой путь до Астрахани, где вся группа была шокирована видом настоящей русской зимы: метель, обслуживание аэродрома в валенках и массивных тулупах и… верблюды среди многометровых сугробов, используемые в качестве гужевого транспорта.

Сразу несколько человек в своих воспоминаниях претендуют на роль того француза, который первым вышел из самолета. Порывом ветра у него сдуло фуражку, и, погнавшись за ней, он увяз в сугробе. Теперь уже не установить, кто это был на самом деле и был ли такой факт.

После вылета из Астрахани из-за метели два самолета приземлились в Уральске, а один в Гурьеве (ныне казахстанский Атырау), где произошел любопытный случай. Один из механиков, Дени Ларриве, родился и вырос в Стамбуле, где его отец работал во французском посольстве, и знал турецкий язык. В Гурьеве он наткнулся на группу казахов, говоривших на казахском языке, который принадлежит к тюркской группе. Пообщавшись с советскими людьми, обрадованный, что его знания могут быть полезны, он пытался претендовать на роль переводчика.