Мы не могли разминуться - Аньес Мартен-Люган

Как я могла такое наворотить? Лишить сына правды, лишить его отца? Его истории? Мне нет прощения: то, как я себя повела, нельзя оправдать ничем. Даже тем, что, когда он родился, мне было всего двадцать три года. Единственное объяснение – страх, что у меня отберут сына. Абсолютно иррациональный страх.

Я ненавидела это нечто, растущее в моем теле. Лишь жалкие остатки здравого смысла помешали мне себя покалечить – исключительно ради того, чтобы причинить вред ему. Но я совсем не заботилась о себе. Всю беременность я мысленно оскорбляла его, бросала ему слова, которые сегодня не смогла бы произнести. Этот зародыш портил мне жизнь, разрушал мое будущее, похищал молодость. И я не смогла от него избавиться по глупейшей причине – пропустила срок, на котором это можно сделать по закону. Когда у меня отошли воды, я не соглашалась ехать в больницу, Поль – мы были знакомы меньше двух месяцев, но к тому времени он уже стал едва ли не главным человеком в моей жизни – разве что не подрался со мной, чтобы я согласилась на врачей. Пока мы ехали в его машине, я орала благим матом. Потому что мне было больно, потому что я больше не контролировала собственное тело, потому что не могла остановить адский процесс. Я выкрикивала свою ненависть и свою любовь к Николя. Поль позволил мне дырявить его барабанные перепонки и бить по груди и плечам, он остался со мной, держал меня за руку, с любовью и нежностью поддерживал и не отходил от меня, пока не появились мои перепуганные родители. Я не хотела их видеть, мне было стыдно за то, в какую фурию я превратилась. Мои крики постепенно трансформировались в непрекращающиеся стоны. Я совсем обессилела, мне стало ни до чего, роды остановились. На мгновение я понадеялась, что сейчас все снова придет в норму, что мне все же удалось выполнить свою разрушительную миссию. Моя слабость вынудила врачей вмешаться, и я блаженно погрузилась в наркоз. После пробуждения медсестра сообщила, что меня дожидается мальчик, и, не дав вымолвить ни слова, положила его мне на грудь. Так я впервые встретилась со своим сыном, таким маленьким, таким хрупким и одновременно таким сильным. Меня захлестнула мощная, горячая, нежная волна любви. Он здесь. Он выстоял против всего того зла, которое я ему причиняла. Его крохотная ручка шевелилась на моем теле, как если бы он стремился процарапать кожу и вернуться внутрь. Его быстрое дыхание перекликалось с моим. Он здесь. Он, казалось, изо всех сил цепляется за меня. Он здесь. Он здесь. Мой младенец здесь. Я беззвучно плакала над ним, бесконечно повторяла шепотом “прости” – за все, что ему пришлось от меня вытерпеть. Моя жизнь сдвинулась с мертвой точки. Как если бы в моем сердце произошло два взрыва. Первый уничтожил ненависть и отвращение. Благодаря второму я начала жить заново. Я больше не тонула. Ноэ спас меня. Я родилась вместе с ним. Он вычеркнул Николя из моей жизни. Теперь моя вселенная вертелась вокруг этого крошечного существа. Я бы не вынесла, если бы пришлось делить его с отцом. Не сообщив Николя о своей беременности, я поступила правильно. Нельзя было позволить ему прийти и забрать сына. Ноэ – мой, и только мой. Я его мать.

Мне так и не хватило смелости выбраться из вранья, сказать Ноэ правду. Отчаянный страх потерять его управлял всеми моими решениями. Даже видя, как он страдает из-за того, что у него нет отца и он не такой, как другие дети, я молчала, хотя его переживания терзали мне душу. Молчала из эгоизма и чувства вины. А еще по необходимости, ведь он никогда не простит мне обман, если узнает о нем. Я стала любить его с удвоенной силой. Время шло, я отказывалась что-либо менять, моя ложь все больше превращалась в реальность, я все глубже загоняла во вранье своих близких, которым не оставила выбора. Я готова была жизнь отдать за сына – и предавала его с самого рождения. И в результате попала в отчаянное положение. Я была себе отвратительна. Что бы я ни предприняла, что бы ни произошло, случившееся не изменить: заложенная в моей жизни мина замедленного действия теперь могла взорваться в любой момент.

Я ехала по шоссе, наверняка слишком быстро, и тут зазвонил телефон. Я автоматически включила его. Поль.

– Рен! Ну как! Ты в пути?

– Привет, Поль…

Моему голосу недоставало энтузиазма.

– Все в порядке?

Его беспокойство было почти осязаемым.

– Да, да… просто устала.

– Как все прошло?

Я с силой выдохнула, прогоняя осаждавшие меня картинки.

– Прекрасно.

– Ты какая-то растерянная.

– Да все хорошо, уверяю тебя… Слушай, давай все обсудим завтра в “Ангаре”.

– Что-то случилось? Скажи мне, Рен.

– Не сейчас, прошу тебя. Завтра…

Я прервала разговор. Я знала, что в ту минуту, когда я облеку в слова то, что на меня свалилось, как только эти слова слетят у меня с языка, я сломаюсь. А мне сегодня нельзя предстать перед Ноэ в жалком виде. Еще не сейчас. Я сцеплю зубы, проглочу комок в горле и запру слезы где-нибудь глубоко-глубоко.

– Мама! Ты дома?

Хлопнула входная дверь. Я закрыла глаза, чтобы сконцентрироваться на роли, которую мне предстояло играть перед сыном сегодня вечером и в ближайшие дни. У меня было время подготовиться, поскольку он пришел позднее обычного – занимался с друзьями, и это меня вполне устраивало.

– Я на кухне!

Я услышала, как он бросил на пол рюкзак, потом его шаги раздались у меня за спиной.

– Привет, мам!

Я придала своему лицу правильное выражение и повернулась к сыну. Я как будто раздваивалась. Где-то там, внутри, я беззвучно завопила, потому что его фантастическое сходство с отцом потрясло меня – после новой встречи с Николя оно стало для меня окончательно очевидным. При этом я абсолютно искренне улыбалась Ноэ и была безумно рада его видеть, убедиться, что у него все в порядке, что он легко пережил двое суток без мамы. Он подошел и чмокнул меня в щеку. В его наушниках гремела музыка, которую он не потрудился выключить, чтобы поздороваться со мной.

– Что ты слушаешь на такой громкости?

Он засмеялся и надел мне наушники.

– Твой сборник!

В ушах загрохотала “Popular” группы Nada Surf. Сама виновата – в прошлом году я составила ему плейлист, куда включила все, что слушала в его возрасте. Аланис Мориссетт, The Cranberries, Radiohead. Наше взаимопонимание растрогало меня, я положила ладонь ему на щеку и заглянула в глаза. Он заволновался, на хмурился.

– Мам? Все в порядке?

Я сорвала наушники.

– В полном. Извини, это из-за твоей музыки, я задумалась о другом. А что у тебя? Как занятия? Что в лицее?

Он вроде бы расслабился и стал подробно рассказывать о двух прошедших днях.

Позже, уже за ужином, Ноэ перешел в наступление. Хорошо, что я до этого заставила себя проглотить несколько кусочков киша.

– Ну и как Сен-Мало?

– Все прошло хорошо, – удалось мне выдавить.