Крокодил - Марина Ахмедова

Женщина отодвинула журнал, поерзала на стуле и развернулась грудью к Светке. Светка сидела с синим от светильника лицом. Моргала. Женщина отвернула от нее светильник, и спираль легла сиреневым пятном на бежевую стену.

– Здоровый образ жизни – раз, правильное питание – два, – бодро сказала она. – А главное – никаких наркотиков, – договорив, она пристально посмотрела на Светку.

Светка опустила глаза и кивнула.

– А если нет, то и нет… – врач развела руками и снова села к Светке боком, пододвинув к себе журнал.

– Партнер знает? – спросила она.

– Он пропал, – ответила Светка.

– Куда?

– Не интересовалась.

– Наркоман?

– Пил…

– Я тебе буклеты дам, там все прочтешь, там все написано.

– Спасибо, – сказала Светка.

– Психолог нужен?

Светка отрицательно замотала головой.

– Тогда сейчас спустись на первый этаж, зайди в регистратуру, вот эти бумажки туда отнесешь…

Женщина взяла из стопки на столе два верхних листа и начала их заполнять крупными неразборчивыми буквами. Достала из ящика стола буклет.

Зажав бумажки в руках, Светка пошла к двери.

– Зови следующего, – сказала женщина, не отрывая головы от журнала. – А с ребенком что будешь делать?

Светка остановилась.

– А он же это… больной будет… – негромко сказала она.

– Ну, больной не больной, это еще не факт. Может и здоровым родиться. Месяц у тебя какой?

– Четвертый пошел, – сказала Светка, сильно заев на «р» и сглотнув.

– Это большой срок, – сказала женщина и, встав со стула, пошла к Светке, заложив руки в карманы халата.

Она была низкой и коренастой. Коротко обрезанные седые волосы доставали до плеч.

– Тебе самой-то ребенок нужен? – она подошла к Светке вплотную.

– Не знаю, – Светка пожала плечами.

– Ну ты иди… И подумай… Следующего позвать не забудь!

Сидя на диване, Ваня зашнуровал кроссовки и завязал тугими узлами. Потер щеку с отросшей щетиной. Встал. Прошелся, нажимая на носки. Повел плечами назад, выпячивая грудь. Поправил тугой ремень на джинсах. Выключил в комнате свет. Прошел по коридору, заглянув в темное зеркало и взъерошив волосы. Повернул ручку двери, открыл, сделал шаг за порог и сразу отступил назад.

– Это еще че за дела, я спрашиваю? – спросил он голосом злым и одновременно испуганным.

На лестничной клетке стояла девушка в узких джинсах и серой короткой куртке. Ее длинные обесцвеченные волосы, разделенные прямым пробором, светились желтым в темноте. Она придерживала ручку большой закрытой коляски, которая плохо прорисовывалась в темноте.

Увидев Ваню, она выпустила коляску, кошкой метнулась к нему и встала на пороге.

– Вань, пусти переночевать…

Ваня побледнел. Он молча смотрел на коляску с освещенного порога, перекатывая что-то во рту, как будто нащупывая языком подходящее слово.

– Вань, ну че, тебе жалко на одну ночь, что ли, пустить? – затянула девушка, вцепившись обеими руками в дверь, клацнув по ней ногтями.

– Ты прикалываешься, что ли, надо мной? – высоким голосом спросил Ваня и надавил на дверь коленкой.

– Это же твой ребенок, Вань! – заорала она пискляво, наваливаясь на дверь грудью.

– Какой мой?! Я тебе говорил его рожать?! – Ваня толкал ее назад, отдирая руки от двери.

– Вань, пусти меня, я только с роддома… – она рухнула на порог, выпуская дверь, та захлопнулась с грохотом, оставляя коляску в полной темноте.

Она поползла к Ване на коленках, обхватила его руками за пояс, сомкнула их замком и заныла тонким пронзительным голосом:

– Наташку с квартиры выкинули, сегодня она у подруги ночует, меня с младенцем туда не пустили. Завтра она на новую заезжает, я говорю медсестре, короче, завтра меня выписывайте, сегодня мне некуда, а она такая – у нас мест нету, другим тоже надо рожать. Вань, пусти меня на одну ночь. Че тебе, жалко? Мне реально некуда. А завтра я к Наташке. Вань, ну, Вань?

Запрокинув голову, она смотрела на него слезящимися глазами, как кошка, которой наступили на хвост и не убирают ногу. Ваня стоял, опустив бессильно руки, выпятив подбородок, шумно и тонко втягивая воздух. У него на шее гулял кадык, словно он вытягивал из-под языка слюну, чтобы плюнуть в глядящие на него снизу белесо-голубые глаза.

– Ты прикалываешься надо мной… – упавшим голосом повторил он.

– Только на одну ночь…

– Чем ты, блядь, раньше думала? Я тебе говорил – иди на аборт.

– Ванечка, ты же говорил, он ненормальным родится, – заскулила она, – а он нормальный… Мальчик…

– Ты че, блядь, хочешь остаться? – Ваня дернул коленом. – Нахуя ты мне вообще про него рассказываешь? Мне реально пофиг, какой он!

– Нет-нет… – замотала она головой. – Ванечка, нет… Мне только до завтра… Реально до завтра. Сегодня Наташка ночь отработает, утром за нами придет.

– Блядь… – Ванька закатил глаза к потолку и бессильно покрутил головой. – Заходи. Только чтоб завтра тебя тут не было.

Она вскочила, открыла дверь и, не переступая порога, придерживая дверь ногой и с опаской оборачиваясь на Ваню, перегнулась, дотянулась до коляски и вкатила ее в коридор.

– Че, не спишь, Ягуша? – спросила Светка.

Яга кряхтя повернулась на другой бок. Занавеска на окне была задернута. Вечерний свет с улицы выбивал из нее синий, и занавеска бросала темное отражение на стены, на пол, на лицо Светки, сидящей на кровати, надевая на них вуаль, сплетенную из синих теней. Казалось, в комнате чего-то недостает.

– Поспишь тут, – хрипло отозвалась Яга. – Руки-ноги как пластмассовые.

– Иди в баню, она хоть как-то спасает, – сказала Светка. – Выйдет из тебя там эта отрава.

– Ага, – просипела Яга. – Как выйдет, сразу сдохну. А где мать?

– Не приходила еще.

– Свет, принеси мне водички, – просипела Яга.

– Сама себе принеси.

– Руки-ноги не гнутся, Свет, – застонала Яга. – Все тянет. Особенно в ноге жила так, блядь, тянет. Как до сортира дойти, не знаю. До кухни не дойти, воды себе не налить.

– Меньше колоться надо, – огрызнулась Светка.

– Нахуй ты мне это говоришь? – Яга оторвала голову от подушки и посмотрела на Светку. По опухшим векам Яги было видно, что она действительно давно не спала. Но глаза смотрели живо, осмысленно, как будто она четко осознавала все происходящее, как будто в ее разбитом теле сидел кто-то другой, не знающий усталости и не нуждающийся во сне. Этот другой был так гибок, силен и несовместим с этой комнатой, что даже оконная занавеска не могла задернуть тенью глаза Яги, из которых он выглядывал.