Тайны двора государева - Валентин Лавров

Трапезная вмиг расчистилась.

Государь уставился мутным взглядом на Викентия:

— Начинай, Божий человек!

Тот извлек из мешка, который был при нем, пять больших таблиц, исписанных цифрами. Шестая — ключ к каббале, где под латинским алфавитом стояли соответствующие цифры. Свинцовым карандашом стал что-то записывать на полоске папируса. Через малое время произнес:

— Василиса Мелентьева напрасно пострадала от какого-то могущественного человека. Архангел Михаил по приказу сына Давидова забрал ее из гроба и отнес на седьмое небо. — С печалью взглянул на царя: — Так что, государь, сия особа на земле более не обретается.

Грозный, пытаясь осмыслить ответ и свою вину перед сыном Давидовым, а также перед архангелом Михаилом, тяжко вздохнул и спросил главное:

— Ты, Божий человек, нынче говорил рабу моему Басманову, что мне-де жить осталось недолго? Так ли это?

Викентий скорбно опустил голову:

— Да, великий государь. И признаюсь тебе, что именно сия причина и позвала меня в дорогу. Прежде чем ты отойдешь ко всем святым, я возжаждал насладиться зрелищем — захотел зреть тебя, мудрого и непобедимого.

Иоанн Васильевич побледнел, пожевал губами, как он это всегда делал во время сильного волнения.

— Не безумие ли речет в тебе? Али это ухищрение бесовское? Ась?

— Нет, великий государь, это говорят звезды! Следующий год — тысяча пятьсот восемьдесят четвертый от Рождества Христова, год планеты Меркурия. Еще незабвенный учитель мой, мудростью которого я всегда восхищаюсь, Клавдий Птолемей, определил Меркурия как планету мудрости, военного порядка, суровости. Но ежели против сей планеты обозначится кровавая звезда Тодес и своим лучом укажет на город, где благоденствует могущественный царь, то сей царь спустя двести двадцать два дня отдаст душу Богу.

— И что же?

— А то, что за тобой смерть, государь, явится в Кириллин день — семнадцатого марта следующего года.

Иоанн Васильевич скорбно поник. Притихли и окружающие.

Годунов покачал головой:

— Враки, поди!

— Государь наш проживет еще долго, — поддержал его Басманов, — дольше всех нас, недостойных.

Викентий развел руками:

— Сие не от себя реку, эти предсказания зиждутся на твердой основе — называется наука астрология.

Иоанн Васильевич ничего не возразил. Последнее время что-то случилось с ним. Все чаще, и не только во сне, но и наяву он видел лица тех, кого не пожалел, лишил жизни: и стремянного Никиту Мелентьева, и царицу Марию Долгорукую, и ее брата Петра, и сокольничего Ивана Колычева, и многих, многих других. Все они являлись в самом страшном виде: окровавленные, изувеченные, с выбитыми зубами и пустыми глазницами.

Он пытался глушить эти видения пьянством, но старый, ослабленный дурной жизнью организм уже не принимал алкоголь. Головная боль сделалась постоянной. Мертвые лица теснились перед ним, выкрикивали: «Нас убил, убей и себя!»

Государь на коленях полз к образам, бросал до тысячи поклонов и час и два плакал над собою. И уже ничего не тешило, уже жизнь и впрямь опротивела.

Но теперь, когда волхв предсказал скорую смерть, желание жизни вновь проснулось, и смерть, тление сделались нестерпимо ужасными. Государь хотел отпустить волхва, но Годунов сказал:

— Если ты, Божий человек, не врешь, то тебе опасаться нечего. Но коли понапрасну смущаешь государя-света, то мы тебя сожжем на костре. Посему оставайся во дворце, дожидайся предреченного тобою срока.

Басманов одобрил приятеля:

— Верно, дожидайся! А то еще чернь проведает, так в государстве неустройства случиться могут. Нечего народ блазнить!

* * *

Викентия и его приятелей поселили в клети. Кормили и обращались хорошо, но уходить запретили под страхом смерти.

Дни потянулись мучительно долгие, ибо нет для человека наказания страшнее, чем несвобода.

Государь с той поры сделался зело печален. Тело его вдруг начало пухнуть и издавать зловоние. Оставшись в опочивальне, он долбил лбом пол:

— Господи, почто аз не пренебрег красотой мира, по что не отошел в монастырь! А теперь ожидает… геенна огненная?

И ему становилось столь отвратно, что все чаще являлась мысль выпить яду или захлестнуть на своей тонкой морщинистой шее петлю. И тут государя охватывала с новой силой дрожь, и он начинал читать молитвы. И тогда государь вспоминал себя маленьким, родных, ловлю рыбы в Неглинке, любимую собаку Гавку, езду по Москве в маленькой тележке в окружении стражи с бердышами, радостные крики простолюдинов. И если раньше он гордился своим исключительным положением, то теперь искренне и страстно завидовал простым людям, которым не было нужды кого-либо убивать, которые всегда были свободны, ходили с кем хотели и где хотели.

И однажды Иоанн Васильевич решился: он налил в бокал вина, насыпал белого ядовитого порошка, перекрестился и быстро выпил. Начались страшные рези в желудке. На крики государя сбежались люди, и Бомелиус его откачал.

Государь покорился, словно невольник в темнице, дожидающийся смертного часа.

Вот наступило утро 17 марта 1584 года. За зубчатыми стенами Кремля, за легкими волнами Москвы-реки вставало радостное свежее солнце.

Здоровье государя, почти все время ухудшавшееся, вдруг в последние дни пошло на поправку. Тело стало отекать меньше. Страшные видения почти полностью прекратились.

Государь с удивлением, даже с некоторой веселостью вспоминал те страхи, которые пережил за последние месяцы с того дня, как ему была предсказана смерть.

Басманов с сатанинской улыбкой потирал ладони:

— Ну, звездочет, где он? Сейчас будем на Красной площади жечь шакала поганого!

Явился Викентий. Царедворцы и сбившаяся в кучку челядь с любопытством уставились на волхва. Басманов заглянул в лицо Викентия, елейным голосом протянул:

— Ну, латынянин гнусный! Зенки свои расторопь. Государь-свет, хвала Богу, силен, как никогда. Зришь ли сие, идолослужитель треклятый?

Весело улыбаясь, Иоанн Васильевич тоже вопросил:

— Ну, звезды наврали? Назначенный день — сегодня, а я живой!

Викентий негромко, обыденным голосом произнес:

— Государь, но сейчас лишь утро! Кириллин день еще не миновал…

Иоанн Васильевич словно поперхнулся: хотел еще чего-то сказать, да промолчал.

Он вновь ходил хмурым. От обеда отказался.

Вечером сел с Годуновым в шахматы играть. Пили вино.

Проиграл две партии. Никогда прежде Годунов у государя не рисковал выигрывать. Государь хотел сказать об этом, как вдруг дико вскрикнул, вытаращил глаза и замертво рухнул на ковер. Изо рта у него обильно кровавая пена пошла.