Подражатель - Дэниел Коул

Слип взбешенно закричал и стукнул кулаком о стол, а монохромная запись продолжала бежать по монитору, как титры в конце фильма.

Чеймберс все еще оттирал руки в раковине, когда Ева вернулась с вечерних занятий. Опуская свои увесистые юридические книжки, она подняла на него глаза.

— Ты занимаешься стиркой? — удивленно спросила она, взглянув при этом на стиральную машину, жужжащую в шкафу.

— Ага.

— По собственному желанию?

— Ага.

— …Почему?

— Хочу быть полезным.

— Почему?

— Просто так, — пожал он плечами, пытаясь вычистить остатки крови из-под ногтей. — Хочешь куда-то сходить сегодня?

— Я устала.

— Кино?

— Я засну.

— Тогда можем для разнообразия пойти на что-нибудь, что я хочу посмотреть. — Закрутив кран, он вытер руки полотенцем. — Ну же. Я хочу отпраздновать.

— То, что тебя всего лишь почти уволили?

— Не только это.

— А что же?

Чеймберс подошел и обнял ее.

— Я даже не знаю: нас… тебя…. все. У меня хорошее настроение. Мне просто кажется, что все будет хорошо.

Роберт Коутс прошел под уличными фонарями, отгонявшими ночь. Подметив отсутствие серебристого MG Maestro, который он дважды видел припаркованным возле своего коттеджа за выходные, он вошел во двор. Заметив аккуратно положенный по центру коврика для ног конверт, он нагнулся и поднял его, разорвал бумагу и развернул короткую записку, написанную, похоже, кровью:

Он оглянулся на пустую дорогу, оглядывая ряд темных машин: пустых, неподвижных, холодных. Единственный звук доносился от деревьев, шелестящих листьями на ветру, который заставлял ветки танцевать тенями в лоскутках оранжевого света. Он невозмутимо свернул записку, положил ее обратно в конверт и открыл дверь своего маленького домика.

Вторник

По прошествии почти девяти часов смены энтузиазм Чеймберса начинал угасать. Обещанный прогнозом снегопад на деле оказался неустанным потоком слякоти и дождя, уменьшавшим количество вызовов, но в четыре раза увеличивавшим время, которое уходило на то, чтобы до них добраться.

В голове у него была путаница. Он провел час в офисе тем утром, но решил не спрашивать о расследовании по делу Котиллардов, понимая, что он уже ходил по очень тонкому льду. Это был почти рациональный путь, редкий для него проблеск самосохранения. Но он практически весь день сходил с ума от раздумий о том, был ли какой-то прогресс, и уже начинал жалеть, что не рискнул.

Сдаваясь в пробке, по-другому именуемой Грейт-Портленд-стрит, он припарковался, волей судьбы остановившись напротив зоомагазина. У него возникла идея, ради которой он решил выйти в такую погоду, и запетлял между застопорившимся движением к неприметному маленькому магазинчику.

— Такой ливень, что и собаку из дома не выгонишь! — поприветствовал его хозяин.

Делая вывод, что это одна из специфических зоомагазинных шуток, Чеймберс вежливо улыбнулся и, направившись к аксессуарам, немедленно положил глаз на собачий поводок с силуэтами разных пород, украшающими кожу.

— Помощь нужна? — спросил хозяин.

— Нет, — с ухмылкой ответил Чеймберс. — Думаю, я уже нашел то, что искал.

Два с половиной часа спустя Чеймберс оказался неподалеку от Биркбек-колледжа. Надеясь, что вызовов в последние полчаса смены не будет, он решил бездействовать, инстинктивно вернувшись на то же самое место, где припарковался позавчера, глядя на то же окно второго этажа.

Знакомое лицо в очках выглянуло на улицу. Хоть он был уверен, что Коутс не может видеть его в темной машине, Чеймберс пригнулся на сиденье, пока окно снова не опустело. Нервно поглядев на время, он повозился с радио, делая громче, чтобы расслышать его за воем шторма.

Три песни спустя все тепло, запертое в машине с ним, нашло способ побега. Хотя в кабинете Коутса еще горел свет, Чеймберс уже довольно долго не видел самого мужчину. Он наблюдал за окном, находя утешение в том, что знал, где в любой момент находятся Коутс и Слип.

Неизбежное потрескивание прозвучало из динамиков, прерывая последний хит «Бон Джови». Он взглянул на часы в приборной панели и вздохнул.

— Всем подразделениям. Всем подразделениям, — произнесла диспетчер на линии. — Возможная попытка убийства в процессе в Британском музее.

«Типично», — подумал он, зная, что находится за углом от него.

— Да, это Чеймберс. Назначьте меня.

— Принято. Звонивший говорит, что на него напал мужчина со шприцом и он не чувствует ног.

Чеймберс выпрямился и завел машину, дворники пришли в движение, когда он включил фары.

— Еще детали? — спросил он, уже несясь по дороге.

— Звонивший прячется в комнате для персонала в секции греческой скульптуры… Теперь говорит, что не чувствует ничего ниже пупка. Он сказал, что слышит нападавшего, но ему некуда бежать.

— Принято.

— Подкрепление в пути.

— Премного благодарен.

В четырех милях от него Винтер и Райли слушали короткий диалог по радио. Винтер еще долго глазел на маленькую черную коробку после того, как помехи затихли.

— Даже не думай, — предупредила его Райли, ее грубый тон впервые в истории сменился на искреннее беспокойство за него.

До конца смены оставалось пятнадцать минут, им и так приходилось закончить позже, и должны найтись дюжины других офицеров, находящихся намного ближе к Чеймберсу.

— Винтер… Винтер! — позвала Райли. Он невыразительно поглядел на нее. — Они больше не потерпят. Они мне так и сказали. Забудь об этом.

Он доехал до конца улицы и притормозил перед развилкой: налево — дом, направо — Чеймберс и более чем вероятный конец его карьеры…

Бросив машину посреди пешего сквера, Чеймберс взбежал по лестнице к колоннам, обрамлявшим величественный фасад музея. Проходя сквозь двери, такие массивные, что они будто были готовы принять гордого Бога, заглянувшего полюбоваться своей работой, он взглянул на список выставочных залов, указывающий во все стороны.

— Греческая скульптура?! — закричал он, показывая свое удостоверение. Женщина за стойкой просто пялилась на него. — Греческая скульптура?! — снова потребовал он.

Она указала через холл.

Войдя в лабиринт тихих коридоров, Чеймберс последовал за стрелками над головой, проносясь мимо сюрреалистичных видов, задерживавшихся у него в мыслях: открытый саркофаг, драконоподобные создания, вырезанные в камне, колоссальная половина головы бородатого божества. Наконец он добрался до таблички, гласящей: «Греки и Ликийцы 400–325 до н. э.».