Шутка - Наталья Андреева

— Свободен. За плохое поведение на чай не даю. — Она вылезла из машины, все так же держа в правой руке пистолет, а левой выволакивая за собой обе сумки. Хорошо хоть вещей на этот раз было мало.

— Может, поделишься? — застыв на переднем сиденье с напряженной спиной, спросил водитель.

— В другой раз.

Мика ногой захлопнула дверцу, убрала в карман пистолет. Он уехал тут же, газанув так, что покрышки взвизгнули. «Точно, маньяк», — подумала она. Но Мике было наплевать на то, что какая-нибудь из подгулявших дурочек сядет сегодня ночью к нему в машину и ей-то уж точно не повезет. Каждый за себя.

Через пять минут она поймала другую машину и без приключений добралась до дома. Из ночного происшествия поняла только одно: боятся не силы, боятся уверенности противника в себе. Проверить, есть ли у него черный пояс по карате, можно, только испытав риск сломать себе шею. А дураков нет. Поэтому от уверенных в себе людей лучше держаться подальше. Даже если никакого черного пояса у них отродясь не было.

1

Как всегда после «дела» она отсыпалась три дня. Выходил стресс, накачавший организм адреналином под завязку. Мика уже почувствовала, как на пике этого сильнейшего волнения обостряются и зрение, и слух, какой удивительно острой становится реакция и как тонко начинаешь чувствовать людей. Но потом наступали вялость, сонливость, апатия и полное равнодушие к еде.

На четвертый день она решилась вылезти в супермаркет. Почему-то пошла туда длинным путем, через стоянку машин, глазами выискивая знакомую «Газель». Специально тянула время до позднего вечера, потому что знала, что днем он на работе. «Газель» на стоянке была, но пустая.

«А где водитель?» — подумала Мика. Заглянула в кабину, но увидела только серый свитер, брошенный на переднее сиденье. Вторая половина июня в этом году выдалась прохладной. Ждать водителя Мика не стала, пошла прочь.

Они столкнулись у входа в супермаркет. Парень прижимал к груди огромный пакет и озирался по сторонам.

— Привет! — сказала Мика.

— Как здорово! Я так и думал, что вас встречу! Каждый день сюда приезжаю. Стою тут по часу, жду.

— И?… — спросила она.

— Что и?

— Не странное ли место для свиданий?

— Нормальное.

— А где еще ты с девушками встречаешься? В химчистке? В прачечной? Или в мастерской по ремонту обуви?

— Вы не просто злая. У вас даже чувство юмора злое. — У него были удивительные глаза. Совершенно детские, серые, в яркую коричневую крапинку. «Милый», — снова подумала Мика. Она не понимала, почему хочет говорить ему обидные и злые вещи.

— Так зачем же ты меня ждешь, если я злая? Лицо приятное?

— Я думал, может, вам одиноко?

— А ты всех одиноких женщин спасаешь?

— Я вообще-то их боюсь. Женщин.

Парень поставил пакет прямо на землю. Мике хотелось смеяться. Откуда он на нее свалился, этот Глебушка? Со своими глупыми детскими глазами, с «Газелью» этой, с пакетом, набитым едой?

— Мне тоже надо в магазин, — сказала она.

— А сумки можно донести?

— Сегодня можно, — разрешила Мика.

— Погодите, я свой пакет в машину отнесу! Вы только не уходите! Не уходите! Пожалуйста!

Он просто-таки рванулся к своей «Газели», а Мике почему-то захотелось убежать. Исчезнуть, а потом сменить квартиру. Чтобы не видеть его больше никогда, никогда, никогда…

— Как вас все-таки зовут? — спросил он, катя по залу супермаркета ее тележку.

— Ми… Людмила, — спохватилась она.

— Значит, просто Милой нельзя?

— Как? — переспросила она.

— Милой.

У нее опять комок подкатил к горлу. Ничем хорошим это не кончится. Он даже не ребенок, которого нельзя обманывать. Он просто… Глебушка.

— Хорошо. Пусть будет Мила. Ты с работы?

— Да. Конечно. Молока надо?

— Да. Один живешь?

— Нет. С мамой и с сестрой.

— С мамой и с сестрой, — эхом повторила она. — И соус чили. А сколько тебе лет?

— Двадцать восемь.

«Мы ровесники! Нет, теперь я по паспорту старше на три года. На самом деле мы ровесники. Но это же смешно!»

Она чувствовала себя старше на целую вечность. На ту лавину, обрушившуюся с гор, на Тимкину ненависть, на три ограбленные квартиры, на…

— А тебе? Тебе сколько лет?

— Столько же. То есть чуть-чуть побольше. — Она разозлилась. — Ты что, не знаешь, что женщину об этом не спрашивают?

— Нет. Не знаю.

— И ты не был женат? Китайский салат в корзину положи.

— Нет. Не успел.

— А девушки? Были у тебя девушки?

— А разве мужчину об этом спрашивают? — Она заглянула в наивные серые глаза с цветными крапинками. Ах, он…

— Спрашивают. По одной очень важной причине.

— По какой? — Он чуть прищурился и потащил с полки какой-то экзотический фрукт.

— Положи, — тихо сказала она. — Лето сейчас, на рынке купим.

— По крайней мере, не так сразу.

— Что не так сразу?

— Спрашивают не так сразу. Можно, мы сначала будем на «ты»?

— Глебушка, ты чудо.

— Я тоже так думаю. — Он самодовольно пригладил рукой каштановый вихор на макушке.

…Она сама не ожидала, что такое может случиться. Само собой, без всяких предисловий. Они с Глебушкой пришли в ее квартиру, выгрузили пакеты на стол. Он стал выкладывать на поднос нежные, розоватые абрикосы. А у нее вдруг ноги подогнулись. Так захотелось своими губами тронуть его пухлые детские губы. И так сладко что-то оборвалось в груди.

Она отошла к окну, постаралась дышать ровнее и вспомнить, как все это было раньше. А напряженной спиной ждала. В самом деле, чего? Он же только Глебушка. Но подошел, очень осторожно положил руки на ее плечи, погладил чуть-чуть и замер. Она тоже замерла. «Можно?» — ласково спросили его руки. И вдруг какая-то слепая, совершенно бесконтрольная страсть развернула ее и заставила почти наброситься на этого чужого, совершенно незнакомого человека. С поцелуями, с жадностью, которая ночами мучила ее и не давала спокойно заснуть. Ну откуда он взялся здесь? Зачем?

— Т-с-с. Тихо, тихо.

Он снимал ее мокрую футболку так же осторожно и все еще не веря в то, что это может быть так быстро и прямо здесь. В кухне, на столе, между чайником с отколотой ручкой и подносом, полным нежных абрикосов с мятыми спелыми бочками. Они даже не разделись как следует. Какая-то жадная, бешеная спешка, после которой она полчаса ревела в ванной, а он подбирал с пола упавшие абрикосы, отчаянно жалея раздавленную розоватую мякоть. А потом тихонько скребся в дверь ванной: