Сердце Абзалета - Ойзин Макганн

Но сначала предстояло другое дело, поважнее. Для этой цели у него был припасен осколок кварца, а также оплавленный кусок бронзы, который ему раздобыл пожилой бригадир. Судя по всему, из этой бронзы когда-то были сделаны ручки комода, погибшего во время пожара и принадлежавшего знатной персоне, которая привыкла путешествовать с обширным и богатым гардеробом.

Бронза была нужна для изготовления цепочки. Бормоча магические заклинания, Эмос Гарпраг легко разминал пальцами металл — словно это был кусок теста. Со стороны могло показаться, что он обладает нечеловеческой силой. Однако это было всего лишь иллюзией. Бронза и правда превращалась в пластичную массу, с которой он мог обращаться так же свободно, как с собственным телом. Мьюнане называли это ремесло трансформагией и считали запрещенным, вроде черной магии. Однажды, в надежде спасти от страшной, неизлечимой болезни жену, Эмос Гарпраг был вынужден воспользоваться секретами искусства трансформагии. Жену спасти не удалось, но, продолжив запрещенные эксперименты, он добился в трансформагии необычайных успехов и теперь обращался с твердой бронзой с такой же легкостью, как скульптор с мягкой глиной.

Грузовик подбрасывало на кочках, и это мешало ему лепить. Сделав заготовку для медальона, он отложил ее в сторону, чтобы немного передохнуть. Оглянувшись, он заметил, что через окошко кабины водителя за его работой с изумлением и ужасом наблюдает Джуб. Пожилой рудокоп сплевывал и крестился, словно пытаясь отогнать нечистую силу. Конечно, при других обстоятельствах Эмос ни за что не стал бы заниматься трансформагией при посторонних, но сейчас времени было в обрез: они уже пересекли границу, за которой находились владения кровожадных рэнсников.

Близился вечер, тени от грузовиков становились все длиннее и чернее, а солнце медленно опускалось за холмы. Эмос окликнул водителя, чтобы тот ненадолго притормозил у обочины. Пока водитель пешком отправился вперед, чтобы разведать дорогу, он мог спокойно доделать медальон.

Дети с восторгом наблюдали, как ловко дядя лепит из бронзы звенья цепочки — в форме небольших змей, — и, сгибая так, словно змейки кусают себя за хвост, сцепляет одну с другой. Что касается осколка кварца, то из него получился широкий прямоугольный медальон, на котором были вытиснены какие-то загадочные символы.

Неплохо зная собственного дядю, дети догадались, что символы были не простым украшением, а представляли собой особого рода знаки-буквы.

— Что там написано, дядя Эмос? — поинтересовалась Тайя.

— Это язык рэнсников. Здесь написано «Луддич».

— А что такое — Луддич?

— Не что, а кто. Так зовут вождя племени, через земли которого нам предстоит путешествовать. Это подарок и знак нашей доброй воли.

Тайя с любопытством разглядывала массивную вещицу.

— Но ведь это как… у дикарей, разве нет? Все равно что бусы и мишура.

— Что ж, здешний вождь не отличается развитым вкусом, — усмехнулся Эмос, хитро подмигивая.

Грузовик снова отправился в путь. Локрин и Тайя обратили внимание, что у Джуба, сидящего в кабине водителя, имелась похожая цепочка с медальоном, выкованная в виде желудей. Подозрительно поглядывая на Эмоса, рудокоп то и дело перебирал звенья цепочки и торопливо шевелил губами.

— Галеус поклоняется Вечнозеленому богу. Это сестинианское божество, — объяснил детям Дрейгар, кивая на Джуба. — Норанцы — убежденные атеисты, поэтому религиозным людям лучше помалкивать и скрывать свою веру. Кроме того, сами сестинианцы относятся с подозрением к мьюнанам. Особенно когда речь идет о трансформагии.

— Что за чудаки! — удивленно фыркнул Локрин. — Нас считают темными личностями, а сами ищут защиты у каких-то дурацких желудей!

Было уже совсем темно, когда Эмос поднялся на ноги и, оглядевшись, постучал ладонью по кабине водителя. Завизжали тормоза, и грузовик резко остановился. Успевшие задремать дети тут же проснулись и, протирая сонные глаза, стали осматриваться вокруг.

Впереди стеной стояла непроходимая чаща. Над густыми, колючими кустарниками вздымались громадные паутиновые деревья. Каждое такое дерево, разросшееся во все стороны, сплеталось с соседним тяжелой листвой и ползучими ветвями вроде лиан, образующими огромную сеть, похожую на разводы паутины.

На опушке, там, где дорога уходила в лесную чащу, виднелось множество языческих божков, сооруженных из костей животных, раскрашенных и обвешанных многочисленными стекляшками, которые слабо позванивали на ветру. Из чащи доносился встревоженный птичий гам.

— Нужно немного подождать, — тихо проговорил Эмос. — А вам, — обратился он к солдатам, — лучше перебраться поглубже в фургон. Норанские воины не пользуются здесь особой любовью.

— А с какой стати мы должны ждать? Времени и так в обрез, — возмутился кнутобой Калам. — Пусть только попробуют нас остановить!

— Слышите, как кричат птицы? — промолвил Эмос, задирая подбородок. — Это трещотки. Их специально дрессируют, чтобы они предупреждали о пришельцах. Рэнсники уже знают, что мы здесь. Если мы посмеем двинуться дальше без их согласия, они обрушатся на нас всей своей мощью. Следовательно, нужно дождаться разрешения.

— Да к черту разрешение! И к черту рэнсников! — проворчал Калам. — Нужно было прийти сюда с отрядом и показать им, кто здесь распоряжается.

— Боюсь, для этого понадобился бы не один отряд, — спокойно заметил Дрейгар. — И еще неизвестно, чья бы взяла. Рэнсники — весьма искусные воины.

Воцарилось молчание. Эмос снова принялся мастерить магические инструменты для Тайи и Локрина и лишь изредка перешептывался с Дрейгаром, который в свете лампы делал новые пометки на своей карте.

Грузовики включили передние фары, но их света хватало всего лишь на несколько шагов. Непроглядная черная чаща нависала с обеих сторон. В этих зарослях, оставаясь невидимой, могла скрываться целая армия.

Наконец невдалеке послышались шаги и какое-то странное ритмическое потрескивание-пощелкивание. Из темноты на дорогу выбралась какая-то перекошенная фигура. Это был человек в грубых шкурах и меховой шапке, опирающийся на посох. Переваливающейся походкой, словно одна нога у него была короче другой, он подошел к первому грузовику. Только теперь стало понятно, что странное потрескивание производили суставы его уродливо искривленных конечностей.

В первый момент согбенного незнакомца можно было принять за глубокого старца. Однако лицо у него оказалось довольно молодое, хотя и прорезанное несколькими морщинами.

Локрин и Тайя быстро переглянулись. Им уже случалось видеть рэнсников, которые приходили торговать с мьюнанами. Отец рассказывал, что рэнсники строго оберегают чистоту крови и не смешиваются с другими народностями. Многие столетия такой жизни, замкнутой внутри одного сравнительно небольшого племени, привели к тому, что, помимо чистоты крови, стали проявляться признаки физического вырождения. Человек, который предстал сейчас перед ними, был, видимо, одним из самых ярких и чистокровных представителей своей расы.