Хождение по квадрату - Рид Фаррел Коулмен

Вот что я узнал, вот что мог считать точно установленным. Оставались огромные пробелы — например, первые 19 лет его жизни, — которые требовалось заполнить. Черт, да и в том, что я узнал, было полно пробелов. Но я не очень верил, что, если узнаю больше, это каким-то чудесным образом поможет мне найти ответ на вопрос, где Патрик. Я вообще мог бы узнать все о Патрике Майкле Малоуни, и это никуда бы меня не привело. Мы не имеем оснований связывать исчезновение Патрика с его прошлым.

Глыба льда падает с крыши и убивает женщину, укладывающую покупки в багажник. Разве кто-нибудь нанимает детектива, чтобы разузнать ее прошлое? Разве выбор купленных ею в универсаме «Ки Фуд» товаров имеет что-нибудь общее с орудием убийства? Разумеется, нет. Но стоит вам исчезнуть или погибнуть при таинственных обстоятельствах, и все подробности вашей жизни будут подвергнуты самому пристальному изучению.

Удача здесь ни при чем, посмотрите, сколько всего можно обнаружить за один день, если расследовать с умом. Разве я не наткнулся случайно на вещи, которые сам Патрик, а по всей видимости, и его родственники пожелали скрыть? Разве не я разыскал Нэнси Ластиг? Давало ли мне исчезновение Патрика официальное разрешение совать нос в самые темные уголки жизни Нэнси Ластиг? Становится ли каждый, кто контактировал с Патриком Малоуни, моей законной добычей? Я вдруг подумал, как трудно было бы моему брату Арону раскрывать посторонним подробности жизни нашей семьи, если бы внезапно исчезнувшим оказался я. Я впервые осознал, почему Фрэнсис Малоуни темнил, не выдавая свои карты. От этого он не стал нравиться мне больше, но, думаю, я понял его точку зрения. Он старался минимизировать вред. Если Патрик потерян навсегда, остальные члены семьи не должны пострадать. Я даже зауважал Малоуни-старшего.

Мне расхотелось доедать заказанные на завтрак яйца. Кинув доллар на стол, я встал и вышел. Смяв салфетку, я сунул ее в карман брюк — глупый жест, вряд ли официант тратит время, расшифровывая каракули своих клиентов на салфетках. Только в кино люди читают заметки на салфетках или на оборотной стороне спичечных коробков. Я подумывал отправиться домой и забыть о темных углах. Последняя возможность выйти из игры.

Вместо этого я поехал обратно в студенческий городок университета Хофстра.

*

Мне не пришлось пробиваться с боем, и на сей раз я никому не показывал свой жетон. Регистраторша внимательно меня выслушала и поверила на слово. Поскольку все в студенческом городке были в курсе исчезновения мистера Малоуни, она сказала, что желает помочь, чем только сможет. Дух сотрудничества немедленно испарился, когда я попросил посмотреть историю болезни Патрика Малоуни.

— У нас строго с конфиденциальностью, я не могу вам абсолютно ничего сказать, и вы это сами знаете, — она с улыбкой погрозила мне пальцем, — не так ли?

Я кивнул — мол, знаю, но мама всегда говорила мне, что если не спрашиваешь, то и не получаешь. Поскольку ее мать придерживалась тех же взглядов, регистраторша пожелала дать мне еще один шанс. Я спросил, можно ли увидеть доктора Фрайар, бывшего психолога Нэнси Ластиг.

— Она ничего вам не скажет, — предупредила регистраторша, листая огромную книгу предварительной записи.

— Только имя, звание и личный номер, да? Можете назвать меня тупым, — я подмигнул, — но если я назначаю свидание девушке, то хочу услышать «нет» из ее уст, а не от мамочки!

Даже когда регистраторша подняла трубку, чтобы позвонить доктору Фрайар, на ее лице читался пессимизм. За исключением экстренных случаев, к сотрудникам медицинского центра можно было попасть лишь по записи. Я попросил ее упомянуть, что я знакомый Нэнси Ластиг.

— Она сейчас выйдет! — Регистраторша была поражена. — Присядьте.

Я взял журнал и прочел два абзаца из интервью Алекса Хэли. Показ по телевидению мини-сериала по его «Корням», как он полагает, был маленьким шажком в эволюции сознания белой Америки. Чтобы установился межнациональный мир, белое население должно работать над собой. Ловкий мужик.

— Здравствуйте, мистер Прейгер, — Лиз Фрайар. Пойдемте со мной

Доктор Фрайар — женщина среднего роста и неопределенного возраста (между 35 и 45 годами), вот и все, что я мог сказать с совершенной уверенностью. Ее прямые черные волосы до плеч, разделенные посередине пробором, подпрыгивали при ходьбе. В них проблескивала седина. Она почти не использовала косметику, чтобы подчеркнуть улыбчивые карие глаза или изящно изогнутую линию губ, но выглядела очень привлекательной, я бы даже сказал — красивой. На ней были дорогие джинсы Haute couture, бесформенный свитер и кроссовки.

Вслед за доктором Фрайар я вошел в строгую комнату. Никаких дипломов на стенах, никаких репродукций с пейзажами.

— Да, дизайн минимальный, — кивнула она, прочтя по глазам мои мысли или вытащив их у меня из мозгов, — но студенты этого не замечают. В моем частном кабинете уютнее. Если хотите, могу записать вас на прием туда, я…

— Нет, все в порядке.

— Вы упомянули регистраторше Нэнси Ластиг. Она ваш друг?

— Да нет, просто знакомая. Это она мне о вас сказала.

Доктор Фрайар промолчала. Я еще не дошел до Патрика Малоуни, а уже наткнулся на каменную стену.

— Поверьте, я здесь не затем, чтобы говорить о Нэнси Ластиг, доктор Фрайар. Я понимаю, что если бы и захотел это сделать, вы бы не стали со мной говорить.

— Если бы она была моей пациенткой, боюсь, что не стала бы.

— Если бы она была вашей пациенткой, вот так? Послушайте, док, я не слишком силен в фехтовальных приемах, так что лучше выложу все напрямик!

— Я вас слушаю.

Я описал ей мою встречу с Марией и то, как она назвала мне Нэнси Ластиг. Нэнси, сказал я, по-видимому, славная девочка, попавшая в неприятное положение, но мой интерес ограничивается Патриком Малоуни. Я здесь не для того, чтобы совать нос в чужие дела, но чтобы постараться найти разгадку. Пытаясь заслужить доверие доктора, я сообщил ей некоторые подробности истории Нэнси, которые мог узнать только от нее. Я упомянул сценарии, которые доктор Фрайар и Нэнси репетировали вместе, чтобы помочь ей объяснить Патрику, что она страдает от неудовлетворенности. Ничего у меня не вышло.

— Я не знаю, что могла бы для вас сделать, мистер Прейгер. Даже если бы я хотела — а это именно так, — не знаю, как смогла бы… К несчастью, у меня связаны руки.

Я спросил, лечила ли она сама Патрика Малоуни или знает того из здешних психологов, кто мог им заниматься, она снова сослалась на профессиональную этику. Я сказал, что понимаю. Хотя и не рад этому, но понимаю. И поскольку я не знаю, сколько времени доктор может уделить мне, мне следует быстро что-то придумать.

— Вы любите игры, доктор Фрайар?

В ее глазах мелькнул огонек

— Подозреваю, мистер Прейгер, что все психологи любят игры. Игра — это символ того, что мы делаем. Наши клиенты — или пациенты, если хотите, — живут своей жизнью или играют в игру «жизнь» по определенным правилам. Они приходят к нам за помощью, когда игра принимает плохой оборот или причиняет боль, становится бесперспективной, или когда они понимают, что продолжение игры по старым правилам не дает прежних результатов. В принципе, наша задача состоит в том, чтобы помочь нашим клиентам увидеть, что именно им принадлежит право устанавливать правила. Используя множество приемов, мы направляем их или подталкиваем к перестройке основных правил. Часто правила нуждаются в очень небольших изменениях и весьма редко — в полной ревизии.