Хождение по квадрату - Рид Фаррел Коулмен

Я позвонил Арону. Никого не было дома. Я позвонил Мириам, проверить, как она там после той ночи, когда Ронни лечил умирающего младенца. Я избегал задавать прямые вопросы. После обмена обычными незначительными фразами я спросил у нее, не замечала ли она у меня в нашем детстве каких-нибудь странных привычек.

— Ты же мой старший брат, Мозес. В детстве я считала все, что ты делаешь, замечательным. Но к десяти годам все стало казаться мне скорее странным.

— А теперь?

— Последний раз, когда я проверяла, — сказала она, — мне было все же больше десяти.

По всей видимости, к ней вернулось душевное равновесие. Я заверил ее в моей любви и повесил трубку. После встречи с доктором Фрайар я провел часы, анализируя особенности психики всех знакомых — от деда с материнской стороны до моего учителя во втором классе. Как любила говорить моя тетя Сейди: «Все мы биссель месшуга» — Все мы немножко сумасшедшие. Утешает, что тетя Сейди и доктор Фрайар думают одинаково. Отъехав на квартал от дома, я задумался, запер ли дверь.

До графства Датчесс я доехал очень быстро. Солнце сияло, и снежные сугробы за городом все еще оставались ослепительно белыми. Я остановился у семейной фермы, чтобы купить яблочный пирог, и в конце концов купил два. Вторую остановку я сделал у цветочной лавки, купил полдюжины роз и направился к дому Рико.

Я хотел сделать подарок Розе Триполи в знак примирения. Слишком уж часто за последние годы я видел, как распадались дружеские связи, и был решительно настроен не терять нашей с Рико дружбы. Я подумал, что могу возлагать надежды на наш с ней недавний приятный телефонный разговор. Если мы с Розой сможем посидеть часок за чаем, она перестанет считать меня угрозой, научится отделять от опасного груза, доставшегося Рико от его первой жены.

Тот факт, что Роза Триполи была родственницей Малоуни, не являлся помехой моему визиту. В отличие от Рико, она могла наблюдать за жизнью этой семьи на протяжении многих лет. И, возможно, захочет поделиться со мной некоторыми семейными секретами. Даже если у нее нет сведений из первоисточника, в мире не существует семьи, в которой бы не сплетничали, иногда очень бурно, о других.

После первого звонка в дверь, оставшегося без ответа, я почувствовал, что блестящий замысел может увеличить мою талию на два пирога, а содержимое помойки — на полдюжины роз. Но я продолжал надеяться, что Роза просто не слышит звонка. Я позвонил еще несколько раз, постучал медным молоточком, позвонил у задней двери, заглянул в несколько окон и постучал костяшками пальцев по подвальному окну, прежде чем признал свое поражение.

Когда я медленно ехал по Ганновер-стрит, мне попадались осевшие из-за оттепели и снова замерзшие снеговики. Несмотря на снег и голые ветви деревьев, я почти чувствовал запах свежескошенной травы, дымка пикников и готов был увидеть игроков в американский футбол на дороге. Скромные дома, расположенные на участках в два акра, в два раза меньше дома Нэнси Ластиг, были выстроены в трех основных стилях: крытые гонтом L-образные фермерские дома, обшитые вагонкой колониальные дома и одноэтажные домики с мансардами под шиферной крышей. Некоторые из жителей Ганновер-стрит видоизменили свои дома. У одного фермерского дома был надстроен второй этаж, а на алюминиевой крыше стояла панель солнечной батареи. Два домика с мансардами были снабжены балконами. У нескольких домов в колониальном стиле над гаражами на два автомобиля были надстроены комнаты.

И все-таки, читая номера на почтовых ящиках, в глубине души я знал, что дом Малоуни — независимо от стиля — должен был остаться нетронутым. Никаких уродливых солнечных батарей на крыше, ничего броского, привлекающего внимание. Все должно было оставаться в старом стиле и содержаться в безукоризненном порядке. Подъездная дорога, тропинки, вход расчищен от снега и льда, ничего лишнего. Внутри — простые распятия на стенах, может быть, изображение любимого святого, но никакой Девы Марии и Христа у бассейна на лужайке. Ничего лишнего.

Дом № 22 на Ганновер-стрит оказался именно таким, как я предполагал. Даже отсутствие номера на почтовом ящике доказывало мою правоту. Подъезжая по расчищенной дороге, ведущей к дому, я обнаружил небольшой фермерский дом, обшитый досками, выкрашенными в унылый темно-серый цвет. Я подумал, был ли он другим в те дни, когда Фрэнсис Малоуни его купил. Только на таком мрачном фоне водосточные трубы и желоба так сильно бросаются в глаза. Несколько белых ящиков для цветов на окнах, украшающих фасад, служили маленькой уступкой украшательству.

Возможно, некоторые удивились бы, что человек, подобный Малоуни, продвинувшийся до поста окружного инспектора и обладающий большим политическим влиянием, стал бы жить в столь скромном доме. Но не я. Один инструктор в академии однажды сказал, что некоторые люди становятся полицейскими из-за оружия и значка. Другие выбирают эту профессию из-за власти и ответственности, которые дают, как полагают деревенские хамы, жетон и оружие. Фрэнсису Малоуни, по-видимому, нравились ответственность и власть. Не всем влиятельным людям хочется ими бравировать. Именно таких людей я уважал, но в друзья никогда не набивался.

В надежде, что его нет, а жена как раз дома, я захватил яблочный пирог и розы. Ступив на заасфальтированное крыльцо, я увидел первый признак того, что Малоуни действительно здесь живет. На старой двери из алюминиевой филиграни красовалась буква М. Вряд ли она уже была здесь, когда Малоуни переехали. В тот момент, когда я позвонил, у соседней двери остановился грузовик, развозящий топливо. Я все еще стоял, повернув голову, наблюдая, как служащий разматывает шланг, и тут услышал ее приветствие.

— Привет, — ответил я, поворачиваясь. — Я…

— Мы как будто встречались прошлой ночью? — перебила она меня. — Вы…

— Я с трудом узнал вас без плаща.

— Вы помните… — Ее лицо просветлело.

Чего я точно никогда бы не забыл — так это ее тонкогубой улыбки. Я кивнул в сторону грузовика:

— Кажется, наша судьба связана с этой цистерной.

— Но на сей раз без покойника. — Она заметила цветы и пирог, и лицо ее окаменело. — Что-нибудь случилось? Патрик..

— Нет. Не волнуйтесь. Никаких новостей.

Она приложила руку к сердцу.

— Извините. Проходите, мистер Прейгер.

— Мо.

— Входите, Мо.

Она взяла пирог и цветы и показала, где повесить плащ. Я попытался не выдать ощущение неловкости — ведь я не знал ее имени. Она скрылась в кухне.

— Прелестные розы. Я только поставлю их в воду. Хотите чашку кофе?

— Спасибо, с удовольствием.

— Папы нет дома! — прокричала она сквозь шум текущей воды. — Он сегодня в городе. Мама здесь, пошла в церковь. Проходите в гостиную. Я сейчас, минутку.

Хорошо, теперь я хотя бы знаю, что она — сестра Патрика, хотя все еще находился в невыгодном положении.

— Знаете, — продолжила она, когда я вошел в гостиную, — на папу произвело впечатление, что вы оказались там в прошлую ночь раньше всех, сразу после полицейских. На моего папу непросто произвести впечатление.