Экипаж машины боевой - Виталий Кривенко

– Там впереди БТРа лежит, – ответил Урал.

– Да на хрен он сдался, этот твой дух, – сказал я Уралу, и крикнул Туркмену:

– Туркмен! Там где-то впереди БТРа дух раненый лежит, переедь через него.

– Щас сделаем, какой базар, – ответил Туркмен.

БТР сначала отъехал назад, потом резко двинулся вперед.

– Аля, бесмеля, готов душара, – произнес Туркмен.

В командирский люк заглянул Хасан и выкрикнул:

– Э-э, мы духа задавили!

– А тебе что, жалко его стало? – спросил Туркмен.

– Да в общем нет, ну я думал, может, взяли бы его с собой, да поприкаловались бы с него.

– Что, за два года не наприкаловался еще? – сказал я Хасану.

– Да он, наверно, снюхался с этим духом, пока они там базарили, – приколол Хасана Туркмен.

– Да, кстати, а о чем вы там с этим духом трещали, а, Хасан? – спросил я его.

– Я спрашивал, откуда они.

– Ну, и откуда?

– С гор, там у них бой идет с десантурой, а эти раненых развозили по кишлакам, и тут мы им обломились, ну а дальше случилось то, что случилось, – ответил Хасан и голова его исчезла из поля зрения.

Урал разорвал санитарный пакет и достал бинт. Качок убрал руку с окровавленным шматком бинта, кровь хлынула из раны. Урал по быстрому начал перевязывать рану.

– Может, зашьем рану, Качок ты как на это смотришь? – предложил я.

– Смотрю отрицательно, ты и так мне чуть кишки не вырвал, – проговорил Качок, стиснув от боли зубы.

– Скажи спасибо, что рубашка развернулась так ровно, а то бы точно кишки вырвало.

– Да уж, ты прав, Юра, мне самому интересно, как это она так ровно распласталась.

– А куда ты ее денешь, а, Качок, на шее будешь таскать, да? – поинтересовался Урал.

– В жопу засуну, – простонав, ответил Качок.

– А ну, покажи, как ты это сделаешь? – спросил я Качка.

– Да пошел ты, и без того тошно. Черт что-то кровяна хлещет через бинт, – приподнимаясь и смотря на рану сказал Качок.

– Урал, на еще пакет, намотай побольше, – я подал Уралу еще один пакет.

– Качок! Как ты там, живой еще!? – крикнул Хасан, опять заглянув в командирский люк.

– Нет, не живой, помер ужо! – ответил ему Качок.

– Пусть будет земля тебе пухом, Качок, – опять крикнул Хасан.

– Аминь, – ответил Качок.

– Хасан, забей лучше косяк, – обратился я к Хасану.

– Осталось всего на косяк, и больше нету, – ответил Хасан.

– Забивай давай, приедем на место, у пацанов возьмем, – сказал я.

Хасан запрыгнул в командирское сиденье и принялся за дело, он достал иголку, насадил на нее кусочек чарса, потом подогрел его на огне от спички, и раздавил пальцами.

Мы часто так делали, грели чарс на огне, и пока он горячий, раздавливали его пальцами, а так он был прессованный и жесткий. Иногда мы отламывали от лепешки маленькие кропалики величиной со спичечную головку, но этот процесс был долгим, да и пальцы от этого болели, особенно указательный и большой, и ногти этих пальцев всегда нарывали.

Окно напротив командирского сиденья было закрыто защитным щитком, так как оно было выбито пулей от ДШКа. Хасан сначала привстал поближе к открытому люку, но там был ветер, который мог сдуть чарс с ладони, Хасан наклонился к Туркмену и стал забивать, пользуясь светом от его окна.

– Хасан, не мешай ехать, иди забей возле лампочки, – сказал Туркмен отталкивая Хасана.

– Дай забить, Туркмен, потерпишь пару минут, – возмутился Хасан и снова наклонился к водительскому окну.

– Хасан, сука! Над обрывом едем, не видишь что ли. Вали отсюда со своим чарсом, сейчас, вон, в пропасть улетим к чертям собачьим, – крикнул Туркмен и снова отпихнул Хасана. На этот раз Хасан перелез в десантный отсек, и начал забивать под лампочкой, плафоны в десантном отсеке были бледно-зеленого цвета, и видимость была плохая, но руки Хасана были с детства натренированны на это дело, и он без особого труда забил косяк. После чего посмотрел на нас, и спросил:

– Ну, кто будет?

– Все будут, чего зря спрашивать, – сказал я Хасану.

– Я не буду, мне и браги хватает, – ответил Туркмен.

– А я курну маленько, – отозвался Качок.

– Может Сапога обдолбим, – предложил Урал.

– Да он тогда ваще потеряется навсегда, и бесповоротно, – ляпнул Хасан, прикуривая косяк.

Мы курнули косяк, стало легко и свободно, все обломы, те, что были и те, что будут, стали как-то глубоко похеру. Я прыгнул в командирское кресло и натянул шлемофон, как раз в это время шли переговоры между ротным и комбатом, из наушников доносилось прерывистые слова:

– Березка, Березка, я Тайга. Как слышно? Прием.

Березка – это позывной нашей роты, а Тайга – это комбат, он был родом из Сибири, и позывной у него был или Тайга, или Сосна.

Дальше послышался ответ ротного:

– Я Березка, слышно нормально. Где вы, Тайга?

– В одиннадцатом квадрате. Березка, почему не выходили на связь, как у вас?

– У нас все нормально, с караваном пришлось повозиться, один ранен, но не тяжело.

– Березка, давайте быстрее подтягивайтесь, до темноты надо кишлак прочесать, сейчас над ним работают штурмовики. Полк уже здесь, артдивизион на подходе. Как понял?

– Все понял, минут через сорок будем на месте. Конец связи.

Я снял шлемофон и повернулся к пацанам.

– Полк уже подъехал.

– Куда подъехал? – спросил Хасан.

– Туда подъехал, – ответил я, показывая указательным пальцем по ходу БТРа.

– Юра, че ты паришься, какой полк, куда подъехал? – опять спросил Хасан.

– Полк, говорю, подъехал, он уже на месте. Понял? Я хрен его знает, где точно, в одиннадцатом квадрате, короче. Но это херня, сейчас на проческу пойдем.

– Че, по рации услышал, да? – спросил Урал.

– Да, ротный с комбатом только что базарили, – ответил я.

– А что еще они базарили? – спросил Туркмен.

– Да не много. Комбат спросил, чего не выходили на связь, полк говорит, уже подошел, в кишлаке работают вертушки, по приезду будем чесать кишлак, в общем.

– А че, завтра что ли нельзя прочесать, обязательно сегодня, – начал возмущаться Хасан.

Я протянул ему шлемофон, и сказал:

– На, скажи это комбату.

Хасан махнул рукой, взял автомат и полез на броню, за ним вылез Урал. Стало слышно, как разносился раскат взрывов, где-то вдалеке.