Моя крайность - Тата Чепурнова

— Отвали, — отзываюсь, одаривая уже не злостью, а гневом. — Я останусь с Максом.

— Маргарита… — строго чеканит брат, сжимая в кулаке ворот футболки, натягивая ту так, что ткань больно врезается в шею. — Не лезь в нашу дружбу. Я запрещаю вам общаться, так будет лучше для всех.

=========================

*пятка ладони — участок подушечки, находящийся под мизинцем.

Марго

— Макс, стой, — спотыкаясь на ровном месте и чуть ли не теряя кеды, которые я не успела в спешке зашнуровать, бегу за парнем и тот, как и я, спешит, но в противоположном направлении от моей назойливой персоны. Видимо в нём выдержки будет побольше, чем во мне жажды добиться задуманного. Но кто не рискует, тот умирает не попробовав, так что не время отступать. — Разговор есть. Уделишь минутку? — изловчившись, вырываю мотоциклетный шлем, пряча руки за спину. Без него он уж никуда не рванет.

Хотя… смотря на какой секунде я ему успею надоесть. А надоедать я умею профессионально, вернее получается искусно манипулировать. Жаль, что в этом я преуспела, исключительно с Макеевым. С другими представителями мужского пола подобные фокусы не проходят. А может я просто плохо стараюсь, Леська же учила, как надо проявлять слабость и нежность.

Максим натужно молчит, окидывая меня сверкающим взглядом, явно прикидывая в уме, как сбросить с хвоста надоедливую сестрицу лучшего друга, ответственно придерживаясь наложенного запрета на общение со мной.

Но сделать это предполагается вежливо, безобидно и осторожно, чтобы не нарваться на слезливую манипуляцию, с последующей промывкой мозгов от моего родственника, который собственно и запретил нам всяческое общение.

И мы честно выдерживаем несколько дней: я, страшась, разрушить мужскую дружбу, занимаю выжидательную позицию, а Макс попросту игнорирует. Даже сейчас видно, что он усердно сдерживает зевоту, ему скучно, ему нужно домой, ему необходимо избавиться от меня.

Наклонив голову набок, он нервно потирает загорелым пальцем широкую переносицу, смешно кривя верхней губой, которая давно зажила. Напоминая о недавней потасовка, лишь крошечной корочкой вертикально сбегающей с верхней на нижнюю губу. Этот беспокойный жест мне знаком с детства, таким образом он выражает недовольство, а я мощнейший катализатор для этой порой неконтролируемой эмоции.

— Время пошло, — ритмично потряхивает рукой, маяча циферблатом перед глазами, обозначает что мне, стоит ускориться, если я хочу чтобы меня выслушали.

Но хотеть мало, надо иметь смелость озвучить просьбу, которая крутится волчком на языке, жалит довольно-таки ощутимо, но никак не рискует с него сорваться. Вчера в мысленной репетиции всё казалось таким простым, а сегодня под прицелом синих глаз слова рассыпаются, не желая складываться в связную речь.

С места в карьер с подобным предложением не рванешь, лучше подготовить человека к разговору. Но как? Утомить бесполезной беседой о погоде? Расспросами о том, как устроился братец на новом месте? Слышать о нём ничего не хочу. Предатель и трус, который жизни меня учит, а сам бросает одну и не думая о последствиях, бьёт друга в лицо исподтишка, не разобравшись вовсе.

Хотя сейчас речь не о Лёше. Мне стоило бы заранее продумать содержание щекотливой темы и подобрать правильные слова, чтобы Макеев покрутив в очередной раз у виска, не поспешил записывать меня в пациенты лечебного учреждения.

— Не знаю, докатилась ли до тебя молва, — делаю глубокий вдох и собравшись с мыслями, произношу признание. — Я девственница.

— Поздравляю, — Макеев ошарашенно смотрит на меня, больше не пытаясь вернуть свой гермак, а возможно и забыв куда направлялся. Конечно, таких откровений в здравом уме и твёрдой памяти не часто услышишь.

— Не спеши меня хвалить, — нервно закусываю губы, смотря куда-то себе под ноги. Ведь решительный взгляд глаза в глаза сейчас вряд ли у меня получится. От жары асфальт парит битумным запахом и миражом парения разлитых луж. С моими скачущими мыслями происходит такой-же эффект испарения и чтобы хоть как-то утихомирить сумбур, вдыхаю жару полной грудью. — Мне пора повзрослеть и расстаться с непорочностью.

— Неожиданно.

Короткое, сухое слово звучит, как явный завуалированный вопрос "я то тут причём?", так что я спешу пояснить, чувствуя горячую волну стыда, подстегнутую страхом произнести далекое от приличий желание.

— Поможешь?

— Я не понял, Крайнова, ты мне сейчас себя предлагаешь?

Растерянно пятится к байку, в поисках опоры садится на сидение, которое отзывается мелодичным скрипом кожаной перетяжки. Откашлявшись, Макеев наконец-то прячет глумливую ухмылку, а я коротко киваю в знак согласия. Замечая, что мой собеседник начинает волноваться не меньше моего, но усердно держа марку. Зажатая поза, руки скрещенные на груди, сильнее демонстрируют ярое желание Максима скрыть мандраж.

— Ну не совсем предлагаю. Формулировка близкая с проституцией мне не нравится. Мне почти двадцать один год, а у меня никакого сексуального опыта, — стыд ощущается красными пятнами на лице и шее, неприятно делать фальшивый вид, что ты готова на всё, но при этом заливаться румянцем, только от мыслей о сексе. О каких-то откровенных ласках, влажных поцелуях, и не в губы по-детски, а с алчностью и горячим желанием. С россыпью мурашек по коже от одних лишь касаний подушечек пальцев в тех местах, где всё ещё не тронуто никем. — В моем возрасте уже рожают, а я?

— А ты? — Макс передразнивает интонацию, повторяя за мной и игриво облизывая губы, в точности, как это делаю я, ощущая дикую жажду. — Боишься срок годности у твоей девственности кончится?!

— Ха, ха. Боюсь умру и не попробую, — говорю и вижу на его лице зеркальное отражение собственной усмешки. — Вдруг я встречу мужчину своей мечты, а оказаться бревном в постели перспективка не радужная.

— То есть я должен научить тебя премудростям секса? — смешливый огонёк в глазах, ему попросту не удаётся погасить.

— Да, как-то так, — обрадовавшись тому факту, что мы на одной волне, я облегченно перевожу дух, лишь на секунду. Ведь спустя мгновение его нагло ворует Максим. Рывком дергая меня в свои душные объятия, заставляет слегка раздвинуть ноги, бесстыдно вклинившись коленом между ними. Ладони крепко впечатываются в поясницу, с силой сжимают её, пуская ядовитую дрожь от жалящих своей наглостью прикосновений. Скользит рукой от талии к ягодицам, сминая их, притягивая ближе, разжигая во мне неведомую войну между здравомыслием и инстинктами, которые отзываются на ласки.

Наклоняется вперёд, прижимаясь своим лбом к моему, стирая этой близостью реальность — ту которая благодарно замирает вместе с моим дыханием, застывая в миллиметре от губ.