Прерий душистых цветок - Вера Колочкова

Проснулся он поздно, от деликатного, едва слышного стука в дверь. Комнату вовсю уже заливало обеденное солнце, через неплотно прикрытую дверь из коридора доносился уютный домашний запах жарящегося на подсолнечном масле лука. Саша соскочил с дивана, накинув на ходу халат, распахнул дверь.

— Доброе утро, - улыбнулась ему по–свойски Василиса. – Я тебя разбудила, прошу прощения. Может, ты отобедаешь с нами? Я суп вкусный сварила. Овощной…

— С удовольствием отобедаю. Страсть как люблю овощной суп, — расплылся в ответной улыбке Саша. – Спасибо за приглашение, Василиса. Сейчас только умоюсь–оденусь…

— Саша, а можно мне задать вам нескромный вопрос? — извиняющимся и в то же время каким–то очень доброжелательным голосом спросила Ольга Андреевна, когда они втроем уселись за стол над дымящимися вкусным паром тарелками с Василисиным супом. – Вы же не станете на меня обижаться, правда? Простите старухе неуемное ее любопытство?

— Я вам заранее прощаю все ваши нескромные вопросы на сто лет вперед, Ольга Андреевна. Готов ответить на любой, слушаю…

— А сколько вам лет, Саша?

— И что, в этом и состоит вся нескромность вопроса, да? – засмеялся Саша так же свойски–доброжелательно. – Мне тридцать семь, Ольга Андреевна. Только вот не знаю, куда эту нескромность приделать – уже тридцать семь, или еще тридцать семь… Как вы думаете?

— Ну, для вас с Василисой это «уже», конечно. А для меня так просто очень даже «еще»…Только я не к тому интересуюсь вашим возрастом, Саша. Мне просто интересно, как это так случилось, что молодой и здоровый мужчина в расцвете сил нигде не работает, не самоутверждается, никуда не стремится, спит до обеда… Мой сын, знаете ли, в вашем возрасте уже руководил очень большой фирмой, имел свой собственный бизнес и большое влияние в определенных кругах…Нет, вы ничего такого не думайте, я вас нисколько не осуждаю, мне просто интересно, и все…

— Да я понимаю ваше удивление, Ольга Андреевна, и интерес тоже понимаю. Не извиняйтесь. Давайте сойдемся на том, что я живу так, как мне хочется, и все. Как мне нравится. Просто у меня нет тяги к самоутверждению извне, она у меня вся вовнутрь дифференцировалась, понимаете? Вот я и живу изнутри самого себя, и работаю там же, и самоутверждаюсь там же…

— Но это же плохо, Саша, это же неправильно! Так не должно быть!

— А почему, Ольга Андреевна? То же самое будет, если я скажу вам, что быть брюнеткой, например, плохо и неправильно. Надо непременно быть блондинкой…

— Ну, в чем–то вы и правы, конечно. А только как можно работать внутри себя, например? Работа, она ж предполагает сообщество какое–то, совместную цель, так сказать, достижение результатов… Ну, если не брать в расчет ваших хождений в народ для ремонта всякой бытовухи, конечно.

— Хм… А чем вам, собственно, не нравится ремонт бытовухи? Очень даже общественно–полезная деятельность, между прочим. Тут вам и сообщество, и совместные цели, и результаты – все в одном флаконе собрано! - сверкая сквозь стекла очков умными и добрыми глазами, весело парировал Ольге Андреевне Саша, чем немного злил ее, конечно. Совсем другого разговора хотела Ольга Андреевна – разговора старшего, умудренного тонкостями жизни поколения с глупым, заблудившимся в жизни поколением младшим… Прочувствовав в следующий миг эту ее легкую маленькую злость, он проговорил уже более душевно–примирительно:

— В моей жизни и в самом деле все в порядке, Ольга Андреевна. На свой хлеб я зарабатываю сам, а в свободное время романы пишу в свое удовольствие. Мне нравится…

— Ну, это мы уже поняли. И что, напечатанные есть? – с интересом спросила Василиса

— Нет. Напечатанных нет. Но это мне и не важно. Я сам придумываю другую жизнь, понимаете? И в процессе этого счастлив…

— А почитать можно?

— Что?

— Ну, роман какой–нибудь. Жизнь эту твою придуманную…

Саша отложил ложку, снял очки, задумчиво стал протирать их салфеткой. Снова надев, уставился на Василису внимательно через дымчатые их стекла, будто оценивая. Потом, улыбнувшись, тихо проговорил:

— Тебе можно. Тебе дам. Ты декабристами в школе не увлекалась?

— Декабристами? – заморгала удивленно на него Василиса. – Нет, не увлекалась…

— А я тебе дам роман про любовь. Ты же девушка молодая у нас, тебе положено про любовь читать… Знаешь, была такая трогательная история любви дочери гувернантки Камиллы Ледантю и юного декабриста Ивашева. Он уже в ссылке был, когда она его родителям призналась, что любила его с детских лет, и поехала к нему в Сибирь. Другие декабристки ехали к женихам да к мужьям, и это героически–романтически давно и красиво уже описано, а она, Камилла, в полную ведь неизвестность ехала вместе со своей любовью… Ты знаешь, я эту историю увидел воочию прямо, откуда–то она извне ко мне пришла и запросилась настойчиво в текст. Я прямо устоять не смог…

Саша вдруг резко поднялся из–за стола, вышел из кухни. Вернувшись через минуту, положил перед Василисой толстую синюю пластиковую папку с распечатанным на принтере текстом.

— На. Читай.

— А мне? – обиженно спросила Ольга Андреевна. – А я тоже хочу…И тоже про любовь…

— Хорошо, Ольга Андреевна, будет и вам роман про любовь, — весело переглянувшись с Василисой, улыбнулся ей Саша. — Я подумаю, что вам дать…

В этот момент из прихожей на кухню донеслись короткие прерывистые звонки, словно кто–то из последних сил давил на кнопку с той стороны двери. Тревожно взглянув на Ольгу Андреевну и пожав плечами, Василиса бросилась в прихожую, на ходу приговаривая:

— Кто это…У Пети шесть уроков, для него еще рано…

Вскоре из прихожей послышались ее тревожные восклицания, и в кухню ввалился Петька, рухнул на свободный стул, поднял на Ольгу Андреевну странные, затянувшиеся будто серой пленкой глаза:

— Бабуль, я заболел… Меня с пятого урока домой отправили. Голова так кружится, и дышать больно…

— Петечка, что? Что, Петечка? И горло болит, да? Ой, а лоб какой горячий, господи… — суетилась вокруг него, словно испуганная наседка, Василиса. – Ты что, без шапки ходил? Или ноги промочил?

— Нет, Вась… Я мороженое ел… Много… — безвольно опустил он голову в ее ладони. – Ой, Вась, я сейчас упаду…

Он и впрямь начал слегка заваливаться на нее со стула, болезненно и медленно двигая красными веками, как маленькая птица. Саша, поймав на лету будто сломавшееся вмиг худое тельце и подняв на руки, бережно перенес мальчишку в комнату, уложил на диван. Вместе с Василисой и под жалостные причитания Ольги Андреевны они суетливо, то и дело сталкиваясь лбами, раздели его, уложили под одеяло, потом долго по Сашиному мобильнику дозванивались до скорой помощи, потом Саша долго встречал ее внизу у подъезда, потом бежал подобострастно по ступенькам лестницы впереди толстой одышливой врачихи, извиняясь от имени ЖЭКа за неработающий уже вторую неделю лифт. Успокоились они только к вечеру, когда пылающий Петькин лоб после жаропонижающего укола покрылся спасительной испариной и мальчишка уснул, хрипло и тяжело втягивая воздух через воспаленные бронхи.