В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен

На Рождество 1940 года мы снова увидели Эверта. Он вошел в ворота нашего сада в униформе цвета фельдграу с черной нарукавной повязкой и серебряным знаком с эмблемой полка «Вестланд». На нем была кепка с «мертвой головой». Позади у брата было три месяца очень трудной подготовки. Это Рождество оказалось первым и последним, которое он провел дома, будучи солдатом.

Эверт воодушевленно рассказывал нам, его младшим братьям и сестрам, как у него прошли эти три месяца в далекой Баварии. Несмотря на суровую прусскую муштру, которая требовала от человека отдавать подготовке все резервы своего организма, мой брат был полон энтузиазма относительно всего, что он видел. Он был очень доволен своими командирами и тренерами, а также духом товарищества, царившим среди молодых людей, вступивших в войска СС. Он с пылом рассказывал о мотивах, которые побудили пойти в СС его нынешних товарищей и братьев по оружию. Эти мотивы перекликались с тем, что думал и чувствовал я сам. Тем более что добровольцев практически ничего не связывало с национал-социалистической идеологией. Уроки политподготовки проходили среди них всего один раз в неделю и длились один час.

Мой брат Эверт очень сомневался, что я, его младший брат, захочу, а тем более смогу выдержать столь тяжелую войсковую подготовку. Он полагал, что я еще недостаточно возмужал для этого. Но я считал иначе и решил пойти по его стопам. Ничто не могло удержать меня. Впрочем, мои родители и не возражали, чтобы я попробовал вступить в войска СС. С одной стороны, у них хватало и других забот, с другой, они решили, что не будет ничего плохого, если я буду проходить подготовку с акцентом на атлетические тренировки. Шедшая война также принималась в расчет. Большинство думало, что она вскоре закончится, и мы с Эвертом спешили принять в ней участие. Мы знали, что наши амбиции насчет новой Европы не реализуются, если мы будем расхаживать по дому в пижамах и тапочках.

Через несколько месяцев я пришел на призывной пункт номер 60, расположенный рядом с Королевским каналом. Комиссия, отбиравшая кандидатов, состояла из имевших фронтовой опыт немецких офицеров войск СС. Отбор был очень строгим, и каждый второй кандидат выбраковывался.

Через десять дней, 30 апреля 1940 года, новобранцы должны были прибыть к зоопарку в Гааге со своими чемоданами и рюкзаками. Там прошла прощальная церемония с официальной речью и цветами. Всего за несколько дней до этого я праздновал дома день рождения моей матери и украшал ее стул, согласно семейной традиции, зелеными листьями и цветами. Семейное празднование вспомнилось мне на мгновение перед началом новой жизни, уже на вокзале. Между тем сквозь музыку военного оркестра слышался свист паровоза. Состав от Гаагского вокзала понесся по направлению Германии. Так начались годы моих военных скитаний.

Хотя британским ВВС вплоть до весны 1941 года не удавалось нанести Германии сколь-либо серьезного урона, но радиопередачи «Би-би-си» постоянно кричали об успешных бомбардировках территории рейха. Согласно распространявшейся в них информации, немецкая военная индустрия была уничтожена и собор в Кологне разрушен до основания. Но те, кто оказывался в области Рура, обнаруживали, что там течет такая же нормальная жизнь, как и прежде. Фермеры жизнерадостно работали на полях, а из труб продолжавших функционировать заводов в небо исправно поднимался дым. Более того, стоило путнику переехать мост через Рейн, как он видел привычно возвышавшийся собор в Кологне.

Нас, молодых голландцев, не переставало впечатлять, что на берегах Рейна, и в частности на двухстах километрах между Кологне и Майнцем, чередовались крутые скалистые утесы и средневековые разрушенные замки с живописными деревнями виноделов. Они выглядели особенно прекрасными в весеннюю пору, окруженные пышно цветущими вишневыми садами. Такой была область вокруг Зенхайма в Верхнем Эльзасе. Наш батальон в период подготовки дислоцировался там у подножия Вогезских гор, невдалеке от города Мюльхаузен. Под наши казармы было приспособлено здание бывшей психиатрической больницы. Нашим новым жилищем стал один из семи больших каменных домов, окружавших массивное центральное здание.

После приветственной речи нас разделили на роты. Вместо пестрой гражданской одежды нам была выдана униформа цвета фельдграу, сшитая на прусский манер. Мы должны были следить за тем, чтобы у нас была застегнута каждая пуговица и каждый крючок, даже если воротник был слишком узким и натирал шею.

Огромную роль в Зенхайме играли занятия спортом. Спортивная одежда также была выдана нам, и мы вдруг осознали, почему добровольцев отбирали так придирчиво. «Хвала всему, что закаляется!» — эти слова были излюбленным изречением наших инструкторов, и мы слышали его снова и снова.

Все наши тренеры были опытными атлетами, которые никогда не требовали от нас того, что не было по плечу им самим. Подобный подход не только закреплял их авторитет, но и подстегивал нас самих к интенсивным занятиям. Мы тренировались, не щадя себя. К слову, во время занятий боксом моей первой и далеко не последней травмой стал сломанный нос.

Пока мы были новобранцами, наша подготовка была направлена на то, чтобы подавить в нас индивидуализм и даже инициативу. Нам, что называется, переломали хребты, но лишь для того, чтобы они срослись снова и были гораздо более крепкими. Мы поняли, что принадлежим к армейской части военного времени, где не может быть такого, чтобы каждый был сам себе хозяин. Однако и это столь необходимое нам понимание поначалу давалось нелегко. Реалии солдатского существования контрастировали с нашими идеалистическими мечтами. Нам приходилось скрипеть зубами, чтобы смириться не только со спартанским образом жизни, но также с постоянным физическим и эмоциональным напряжением. Другой стороной медали было то, что мы осознали, как дорого стоит принадлежность к элитной организации, в которую мы вступили. Это вдохновляло нас медленно, но верно двигаться к цели.

Каждое утро ровно в пять нас будил резкий свист сержанта. Мы сразу бежали в душевые комнаты, где нас ждала холодная вода и жесткие полотенца. Быстро приняв душ, мы, стуча зубами от холода, выстраивались для утренней гимнастики в майском рассветном тумане, одетые в одни майки и шорты. Пробежав несколько кругов, мы получали в награду скудный завтрак, состоявший из хлеба, искусственного меда и эрзацного кофе, сделанного из цикория. Впрочем, и эта еда казалась нам тогда удивительно вкусной.

Таким образом, наш день состоял из гимнастики, спорта и теоретических занятий. Учитывая, что вставать нам приходилось с первыми лучами рассвета, не было ничего удивительного, что иногда наши глаза слипались в теплых и душных комнатах, где проходили занятия. Однако окрик в адрес одного из нас тут же заставлял всех остальных снова внимательно слушать преподавателя. А на площадке перед казармами час за часом снова и снова раздавались команды инструкторов, заставлявшие задыхавшихся от напряжения новобранцев выполнять все новые и новые задания, несмотря на палящее солнце и пропитанный пылью воздух.

На первых порах мы столкнулись с еще одной проблемой. Наше знание немецкого языка соответствовало лишь школьному уровню, а этого было просто недостаточно. Прусско-германские команды воспринимались нами как нечто произнесенное на испанском. Лишь благодаря тому, что они многократно повторялись, а мы старались понять их сердцем, разучивая при этом песни немецких солдат, наше знание языка постепенно улучшалось. Всего через несколько недель у нас больше не было проблем с пониманием сказанного и с общением на немецком.