Пандора - Сьюзен Стокс-Чепмен

Эдвард на мгновение задумывается, стоит ли ему отвечать честно, но что-то во внешности и манерах этого обходительного человека вынуждает его ради своего же блага слегка покривить душой. Поэтому он коротко отвечает:

– Нет, сэр, никоим образом.

– А! – улыбается хозяин и с заговорщицким видом наклоняется к Эдварду. В несвежем дыхании мистера Блейка улавливается кофейный аромат. – Мой дражайший покойный брат оставил мне этот магазин. И я посвятил себя тому, чтобы удерживать репутацию торгового заведения на столь же высоком уровне, как и при его жизни.

Звучит напыщенно. И не без тщеславия.

– Действительно, – невпопад говорит Эдвард, после чего оба собеседника погружаются в молчание. Настенные и напольные часы урчат в своих деревянных узилищах, а мистер Блейк все так же пристально разглядывает гостя, – он словно лиса, выискивающая слабину у будущей добычи. Когда наконец возвращается мисс Блейк, Эдвард уже почти готов вскочить и дать деру.

Мисс Блейк бросает на него взгляд и сразу же отводит его, как будто в чем-то провинилась. Она протягивает Эдварду небольшую чашку, и он берет ее обеими руками. Горячий фарфор тут же согревает пальцы, и кровь приятно растекается по жилам.

– Благодарю вас.

Мисс Блейк кивает. Сорока у нее на плече тихо трещит.

– Дора… – В голосе мистера Блейка слышатся нотки усталости, он смотрит на Эдварда c показной робостью. – Неужели так обязательно приносить в лавку эту грязную птицу? Ты же знаешь, я этого не люблю.

Эдвард видит, что лицо мисс Блейк слегка передергивается, и понимает, что она это прекрасно знает. Он дует на дымящийся бульон.

– От него никакого вреда, дядя. Но… – продолжает она, видя, что мистер Блейк собирается ей возразить, – но, если хотите, я его посажу куда-нибудь от греха подальше.

– Что ж… – Он силится улыбнуться, и Дора сажает птицу на высокий книжный шкаф позади прилавка, где сорока сразу же принимается чистить перья. Мистер Блейк с отвращением смотрит на птицу. – Ну, раз она сидит там, я, наверное, смогу к ней относиться как к чучелу птицы. Может быть, я даже смогу ее продать! Мистер Лоуренс, а что, если я уговорю вас ее купить? – И мистер Блейк смеется от всей души своей неуместной шутке – его громкий и бесцеремонный смех заставляет Эдварда беспокойно ерзать в кресле. Мисс Блейк прищуривается. А Эдвард отпивает бульон из чашки.

Густой, наваристый. Пересолен.

Когда смех утихает, хозяин вновь обращает пристальное внимание на Эдварда. Наблюдает, как тот облизывает жирные после бульона губы.

– Ну что, получше стало?

– Намного, сэр, – лжет он.

– Что ж, мистер Лоуренс, оставляю вас с вашим бульоном, а потом походите тут, посмотрите. – Хозяин приставляет палец к носу, и его воспаленные глаза превращаются в щелочки, когда он добродушно, по собственному мнению, улыбается, но Эдварду его улыбка кажется чуть ли не хищной. – Я буду внимательно наблюдать за вами, сэр, и в любой момент смогу предложить свою помощь.

Он встает, идет к прилавку, припадая на здоровую ногу. Эдвард допивает бульон – на дне чашки он уже начал превращаться в желе, – стараясь не следить за мисс Блейк, которая, согнувшись, что-то рисует карандашом на листке бумаги, и не замечать, как она демонстративно прячет листок от дяди, буквально нависающего над ее плечом. Вместо этого Эдвард обращает внимание на шкафы, высящиеся до потолка, испещренного влажными пятнами. Он ставит чашку на пыльный пол и встает с кресла.

Помня слова седовласого джентльмена в кофейне, Эдвард и не надеялся найти здесь что-то стоящее. И тем не менее он явно не был готов к тому, что он видит. Эдвард – не зеленый юнец, детство, проведенное в Сэндбурне, несмотря на отсутствие формального обучения, уже в довольно нежном возрасте научило его отличать подлинные древности от фальшивых. А самообразование, за которое стоит поблагодарить семейство Эшмолов, привило ему зоркость коллекционера, так что теперь он может без малейшей тени сомнения сказать, что ни один артефакт в «Эмпориуме экзотических древностей» Иезекии Блейка никоим образом не является подлинным.

В первом застекленном шкафу на полках выставлен восточный фарфор и керамика. Эдвард разглядывает одно блюдо, замечает японские цветы сакуры и китайских драконов, которые никогда бы не встретились в одном орнаменте, будь оно настоящим. Или вот небольшая керамическая чаша. Он берет ее, вертит в руке. Подделка под династию Мин, но маркировка эпохи явно сделана кем-то, кто мало или плохо знаком с китайской каллиграфией. Например, иероглиф dà[27]. Он изображает прямо стоящего человека с руками и ногами, но нога не может начинаться над рукой, как здесь.

Корнелиус специализировался в ориентальном искусстве, вот уж кто побелел бы от негодования. Краешком глаза он замечает, что мистер Блейк уже идет к нему, и торопливо ставит чашу на место.

Мистер Блейк снова возвращается за прилавок.

Эдвард идет дальше.

В следующем шкафу беспорядочно громоздятся металлические побрякушки и стеклянная утварь, которой самое место в корзине бродячего торговца, предлагающего всякое барахло у ворот Ньюгейтской тюрьмы. Эдвард читает небольшую табличку: «Редкие древности начала XVI века» – и с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться.

Он переходит к ряду шкафов у противоположной стены, медленно шагает взад и вперед, изучая хлам, заполонивший полки. Корнелиус при виде всей этой дряни уж точно не смог бы унять гнев. Более того, он бы и не старался. Ежели Общество когда-нибудь сподобится заказать доклад о подделках в торговле антиквариатом, ехидно размышляет Эдвард, все, что от него потребуется, так это провести здесь один день – и он в мгновение ока будет принят в ряды счастливчиков. Напоследок Эдвард останавливается у витрины с мужскими безделушками. Он наклоняется, чтобы разглядеть грубоватого вида булавку для галстука, лежащую в центре на обитой шелком дощечке.

Явно не в силах более совладать со своим нетерпением, мистер Блейк коршуном набрасывается на него.

– А, вот истинная красота! Жемчуг в медной оправе! – он стремительно выхватывает булавку из шкафа и заставляет Эдварда рассмотреть ее вблизи. – Вещица эпохи Стюартов, если не ошибаюсь. – И мистер Блейк благоговейно передает булавку Эдварду, словно это чаша для святого причастия. – Десять шиллингов – только для вас.

Эдвард вертит булавку в пальцах, ощущает ее увесистость, гладит неровную поверхность жемчуга. Недавнее изделие, на работу ушло меньше часа.

– Не думаю, – говорит Эдвард и уже собирается отвернуться, как вдруг мистер Блейк кладет тяжелую руку ему на плечо и стискивает.

– Жемчуг сейчас особенно моден. Я слышал, сам принц обожает жемчуг. Прошу вас, сэр, хорошенько подумайте. Скажем, восемь шиллингов?

Эдвард пытается не подать виду, как ему неприятна эта крепкая хватка. На мгновение он мысленно оказывается в темной комнате, вспоминает жестокую и властную руку другого человека и с усилием отгоняет прочь мучительное воспоминание.