В лесной глуши - Эухенио Фуэнтес

– Вы задаете подобные вопросы тем, кто приходит в вашу адвокатскую контору за помощью?

– Нет. Я всегда верю в правдивость слов моего клиента. Это моя обязанность. Когда я впервые поговорил с вами, то понял, что вы хороший сыщик и, возможно, плохой адвокат. Вам для работы нужно знать правду. Нам же, адвокатам, просто нужно работать, не важно, с правдой или без.

Купидо молча улыбнулся, подумав, что с Англадой, наверное, очень нелегко справиться на судебных заседаниях, во время быстрых и жестких очных ставок. Он оставил его слова без ответа.

– То утро было спокойным, – начал адвокат. – Лейтенант там, в Бреде, уже спрашивал меня об этом, поэтому я вспомнил все до мельчайших подробностей. Я пришел в офис в девять часов...

– Вы так рано открываетесь в субботу? – перебил его детектив.

– Почти каждую субботу. Чтобы стать хорошим адвокатом, нужно вставать рано – это одно из главных условий. Если на суде ты не вошел в зал на полчаса раньше судьи, считай, дело проиграл.

Детектив согласился. Его неспособность вытащить себя утром из постели была второй причиной, по которой он никогда не сможет стать хорошим адвокатом. Он подумал, что удобно опрашивать человека, привыкшего задавать вопросы.

– В конторе я работал с секретаршей над документами одного из клиентов, которые полчаса спустя лично вручил судье. Потом вышел из суда, выпил кофе, проглядел газету и вернулся в контору, чтобы подготовить работу на понедельник. Кроме судьи, в моем офисе вам мои слова подтвердят еще с полдюжины человек.

Но необходимости в этом не было. Детектив не сомневался в правдивости его слов, полностью совпадавших с протоколом лейтенанта.

Англада поторопился заплатить, и они снова очутились на улице. Им повезло – не пришлось долго ждать такси. Полчаса спустя они уже были в галерее. Двое рабочих снимали с постаментов железные скульптуры, показавшиеся Купидо знакомыми.

Они пересекли зал и вошли в кабинет, где стояли шкафы, два стола, а на стенах висели выставочные постеры. На одном из столов стояла закрытая картонная коробка, рядом лежали несколько папок. За другим столом сидела женщина и просматривала какие-то документы. Заметив вошедших, она отвлеклась от бумаг, встала им навстречу и поцеловала Англаду в щеку. Затем адвокат их представил:

– Рикардо Купидо. Камила.

Женщина рассеянно протянула руку сыщику.

– Частный детектив, – добавил он холодно, без излишней доверительности в голосе, но и без вызова.

Камила не смогла скрыть легкого удивления. Со слов Англады она представляла Купидо немного другим.

Ей было около тридцати пяти, она была на несколько лет старше Глории и выглядела довольно ухоженной, ее одежда резко отличалась от пестрых и неожиданных вещей, которые они только что перебирали. Камила явно следила за собой, тщательно накладывала макияж, слишком очевидный и потому не скрывающий возраста, ограничивалась несколькими каплями духов, чей аромат вполне можно было уловить с небольшого расстояния. В ней ощущалась любовь к порядку и сдержанность – как ни странно, обычно эти качества заставляют сомневаться в счастье мужчины, находящегося рядом с такой женщиной.

– Я тебе звонила несколько раз домой и в офис, но так и не застала. Я собрала все вещи Глории, предположив, что ты захочешь их забрать, – сказала она адвокату, указывая на картонную коробку и папки на столе.

Адвокат заглянул в коробку, не скрывая нетерпения.

– Не знаешь, тут нет дневника? – спросил он.

– Дневника Глории? Нет, его здесь нет. Я собрала все ее личные вещи, но дневника среди них не было. Думаю, она хранила его дома.

– Вы когда-нибудь его видели? – спросил Купидо.

– Да, пару раз.

– Здесь?

– Нет, у нее дома.

– Глория много в нем писала?

– Кажется, не очень много, но заносила туда все самое важное, что с ней случалось, все свои чувства. Она иногда обсуждала кое-что со мной, но никогда не показывала записи. Должно быть, записывала те вещи, что женщины никогда никому не доверяют, – ответила Камила, глядя на детектива так, словно намекала, что и сама имеет такую склонность.

Англада посмотрел на часы и собрал вместе папки и картонную коробку.

– Мне пора, – сказал он. – Нужно забежать в офис и приготовить дела на завтра. Я пробуду там до вечера. Звоните мне, если что-нибудь потребуется.

Затем добавил, обращаясь к Камиле:

– Он хочет поговорить с тобой.

– Хорошо.

– Ну ладно, тогда я пошел.

– Ты, наверное, на мотоцикле, – заметила Камила, провожая его до дверей кабинета.

– Нет.

– Тебе понадобится не меньше часа, чтобы добраться до конторы. Из-за этой забастовки сегодня невозможно передвигаться по городу.

– Мы приехали на такси, причем довольно быстро. Надеюсь, и сейчас повезет.

Детектив остался один на один с женщиной. Купидо не совсем знал, с чего начать; Камила же задумалась о том, чем отличаются два крепких полицейских, уже допрашивавших ее, от этого привлекательного частного сыщика, который не был одет в костюм и вел себя очень вежливо. По крайней мере, у него при каждом движении из-под мышки не выпирал пистолет.

Купидо, в свою очередь, почувствовал досаду, что плохо выбрит, что волосы его взлохмачены, да и одежда запылилась, пока они занимались поисками дневника в квартире и студии Глории. Он знал, что такое чувство появлялось у него только рядом с женщинами, которые его привлекали, и принудил себя вспомнить о работе и о необходимости получить от Камилы важные сведения.

– Расскажите мне о Глории, – попросил он. Это была первая молодая женщина, с которой он столкнулся в деле, и ему было интересно, что ей известно.

– Глория... – прошептала она. – Никто так и не узнал ее до конца.

Она неподвижным взглядом смотрела на него несколько секунд, ничего не говоря, не зная, с чего начать, ведь вопрос мог подразумевать что угодно. Затем вдруг направилась к двери и сказала:

– Пойдемте.

Купидо последовал за Камилой, решительной походкой направившейся к двери. Рабочие заканчивали упаковывать последние скульптуры и составляли их в угол, рядом с выходом. Зал с длинными голыми стенами, потушенными лампами, пустыми постаментами потерял свое лицо, и теперь здесь вполне мог бы расположиться бар, магазин или офис.

– Глория собирала эту экспозицию. Душу в нее вкладывала. И вдруг, с ее исчезновением, будто скульптуры и их автор тоже испарились, будто им теперь не на кого опереться. Глория была незаменимой. Есть люди, которые пропадают, и никто не замечает их отсутствия, – сказала она, скользя взглядом по пустым и бесполезным постаментам. – Глории наверняка всем не хватает. Она словно оставила пустоту в душах близких ей людей.