Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

— Тебе видней.

— Это точно. Однако в деле поддержания этой дружбы все-таки существуют, как я понимаю, некоторые трудности? — Он высвободил морду из шерсти и уставился на меня, ожидая подтверждения.

— Не без того, — лениво согласился я. Трудности действительно существовали. Бес оказался абсолютно прав, когда заявлял, что Танюши сохнут по мажордому Анатолю Константиновичу небезответно. Так оно и было. Усатый подлец вопреки поговорке с успехом сидел (и даже, боюсь, полеживал) на двух стульях сразу. Словом, одаривал благосклонностью обеих дамочек. И поскольку каждая прекрасно понимала, насколько бывает непрочной любовь сердечного друга при наличии конкурентки, бесились обе из-за того чудовищно. А сохранять одинаково ровные отношения с враждующими на почве страсти русскими женщинами…

— Конечно, не без того! — с непонятной мне радостью воскликнул Жерар. — Посмотри, страсти приближаются уже по накалу к испанским средневековым. Скоро должны начаться конфликты. Ах, как это чудесно… Яд и кинжалы!

— Скорее ругань и драки, — поправил я. — Вокруг, как можно заметить, отнюдь не средневековая Испания.

Жерар точно не слышал. В кои-то веки я не трясу его, как погремушку, заставляя немедленно умолкнуть, а прилежно слушаю! Этим нужно было пользоваться. И он пользовался:

— Чтобы оставаться добрым товарищем каждой из соперниц, я же вижу, Пашенька, тебе приходится постоянно маневрировать. Проявлять настоящие чудеса изворотливости. Куда там героям Бомарше! Как ни удивительно звучит, но это здорово играет нам на руку! Совершая маневры… ты…— Бес заговорил, делая полные потаенного смысла паузы. — Совершенно неожиданно… должен оказаться… В мягких объятиях просто Танюши! И… И лучше бы неоднократно.

Я от возмущения просто онемел. Так вот куда он клонит, кобель паршивый! Опять за старое. Ну, постой…

Жерар продолжал вдохновенно вещать, упиваясь собственным красноречием:

— Конфликт естественным образом исчерпается, а мы получим союзницу. Да еще какую! Горничная, Паша, это же почти что стопроцентный доступ к любым секретам любой семьи. К личным дневникам, коробочкам с лекарствами и ящикам с бельем. Горничная вхожа в такие места, в которые нам не попасть ни при каких обстоятельствах! Будуар, ванная… наконец, дамская, прошу прощения, комната…

Увлеченный открывающимися перспективами, песик окончательно забыл о необходимости соблюдать бдительность. За что немедленно поплатился, будучи в очередной раз бит. Жестоко, по темечку. Связкой ключей. Надеюсь, из окон за экзекуцией никто не наблюдал. Впрочем, сирени скрывали нас достаточно надежно.

Потом бес, жалобно постанывая, зализывал раны, а я, устыдившись собственного гнева, виновато оправдывался:

— Ну, прости… Ну, сорвался. Так ведь сколько можно? Уже, на фиг, запарило, что ты постоянно подталкиваешь меня к связи со зрелыми дамами. Реально запарило. И почему ты, псиная душа, считаешь меня каким-то извращенцем? Геронтофилом каким-то. Единственный позорный факт биографии не может служить основанием для выводов о моей окончательной порочности. Я вполне нормальный молодой человек, интересующийся в первую очередь сверстницами. У меня, к твоему сведению, есть Аннушка, куколка моя. И еще сестрички-мелиссы Лада и Леля. Которых я давеча встретил вторично — и славно пообщался, между прочим. Без всяких двусмысленных маневров с их стороны… Жив-здоров, как видишь. Бес прекратил вылизываться и с сарказмом заметил, что касаемо Макошевых отроковиц еще разобраться надо, кто у кого есть. Если они до сих пор не сотворили кое с кем простодушным чего-нибудь страшного, то исключительно оттого, что держат вышеназванного кое-кого за неприкосновенный запас. На случай черного (в особенности сам знаешь, для кого) дня. И когда однажды прелестные рыбачки останутся без улова потребных мужеских тел, то упомянутый простак тотчас послужит им сырьем для омерзительных манипуляций и, мучительно погибая, вспомнит, конечно, своего маленького неоцененного друга, но будет поздно… А о куколке Аннушке Жерар, коли на то пошло, вообще впервые слышит. Однако заранее готов к тому, что она стократ опаснее Лады и Лели вместе взятых, чтоб им пусто было.

— Впрочем, — блеснул он глазками, — познакомь?

— Pourquopas[17]? — ответил я как можно более небрежно. — Как-нибудь…

— Сегодня. — Бес, чутко уловив в моем голосе слабину, стал тверд.

— Почему нет? — повторил я.

Чем ближе мы подходили к «FIVE O'CLOCK», тем меньше у меня оставалось решимости сделать первый шаг к более близкому знакомству с Аннушкой. Ну что я ей скажу? Как? Может, подстеречь ее у служебного входа после завершения смены и хлопнуть по попке: «Хелло, бэби! Как ты смотришь на то, чтобы потусоваться со мной в „Папе Карло“ этой ночью?» Или пасть на колено прямо посреди торгового помещения: «Мадемуазель, я потрясен вашей ангельской красотой! Позвольте стать вашим рыцарем?» Бред. Кроме того, и в первом и во втором случае существует вполне реальная опасность схлопотать от файф-о-клоковских гардов[18]…

Кроме того: вдруг у нее имеется друг? А ведь наверняка имеется.

— Сучка ты, Жерар, хоть и кобель, — тоскливо сказал я.

— Тяв-тяв! — довольно подтвердил бес, нагло пристроившийся у меня на сгибе левого локтя.

Я ущипнул его за что пришлось и вошел в магазин.

Аннушка, куколка моя, с доброжелательной улыбкой рассказывала что-то немолодому, плешивому и обильно потеющему толстозадому дядьке, делая жесты в сторону одетого с иголочки манекена. Дядька был очень большой, в шелковой гавайке, мятых шортах и дурацких желтых шлепанцах на босу ногу. У него были тугие щеки чревоугодника, похожий на кукиш подбородок и могучий рубильник с торчащим из ноздрей густым волосом. Он походил на разжиревшего облезлого попугая. В руке он крутил ключи от машины. Демонстративно так крутил.

Ну, еще бы — брелок у ключей был золотой, с мерседесовской символикой. На манекен престарелый попугай не смотрел вовсе, а пялился выкаченными бледными гляделками только лишь на Аннушку. Причем с видимой похотью.

Мне сразу же захотелось настучать ему по башке чем-нибудь тяжелым. Отобрать ключики мерсюковские да кэ-эк вмазать по родимчику! Разиков пять. Можно больше. Как давеча Жерару.

— Это она, — сказал я одними губами, отвечая на нетерпеливые подергивания Жерара. — И, кажется, ее нужно спасать.

Бес мой, оказывается, придерживался того же мнения. Он встрепенулся и, совершив длинный самоотверженный прыжок, очутился на полу, возле толстых икр носатого владельца «Мерседеса». Звонко пролаяв, он бросился бежать.

— Стой, дурашка! — закричал я с паникой в голосе, устремляясь вдогонку. Поднялась суматоха. Полусогнутый на манер буквы «зю», с вытянутыми руками, я носился между манекенов и вешалок с одеждой, умоляя пса вернуться. Тот задорно гавкал, подпрыгивал, крутился как заведенный и возвращаться решительно не собирался. Сперва вся эта кутерьма была спектаклем исключительно двух актеров, но постепенно к нам подключились продавцы, некоторые посетители и — что самое приятное — Аннушка. Ей-то терьер и попался.