Наследник - Алексей Кулаков

– У-ух!

Появился, уставший, чуть осунувшийся и с едва заметными тенями под глазами. Сладко зевнул, потянулся, еще раз коротко зевнул и встал перед ней. Тихо затрещали в умелых руках серебряные пуговки, опал на ковер серо-синей кучкой материи кафтанчик, легли рядом сапожки, повис, покачиваясь на опущенной вниз руке, золотой крест…

– А ну-ка поживее, бездельницы!..

Стоящий в одной нательной рубашке наследник раздраженно тряхнул гривой волос, молчаливо подгоняя замешкавшихся было за сбором одежды девушек. Благожелательным взглядом встретил еще одну, явившуюся, чтобы налить в рукомойник горячей воды. И с едва заметной смешинкой в глазах проследил, как его личная служанка энергично освободила спальню от всех трех челядинок. Тут же без всякого смущения скинул с себя тонкий шелк, перетерпел быстрое обтирание тела смоченным в рукомойнике рушником и с отчетливым возгласом облегчения упал на расстеленное ложе.

– Уф!!!

Словно сам собой появившийся в руке Авдотьи гребешок легкой птицей заскользил по своевольным черным прядям засыпающего прямо на глазах мальчика, а на душе стало легко-легко. Как же она любила минуты такой вот безмятежной тишины…

– Ногу вперед!.. И локоток на пядь повыше. Вот так.

Сшсих-ссию, сшсих!

– Три шага на меня!

Ссиюу-сшсих-сших-сшдонн!

Изогнутый булатный клинок «детской» сабли наследника, обиженно прозвенев, отлетел в сторону. А боярин Канышев, скупым движением отмахнувшийся от его последнего удара, тут же нанес свой, примерно в треть настоящей скорости. Сшдонн! Ссиюу-шихх!..

Словно легкую пушинку крутанув в руке тяжелую карабелу[45], боярин уложил ее на плечо, заученно-бездумным движением кисти отвернув от шеи тупую елмань[46]. Не менять же ему привычки из-за того, что в руке учебное оружие! Огладил короткую бородку, поглядел, как стоит мальчик, и одобрительно хмыкнул – похоже, его наука все же пошла тому впрок. Опять же из трех последних ударов царевич один отбил, а от двух смог (ну да, подыграл он ему чуток, подыграл!..) уклониться, а значит, не все так безнадежно, как думалось…

– Хорошо. Теперь, Димитрий Иванович, поиграй-ка малость сабелькой. До первой испарины, а потом, как передохнешь, еще и с копьецом потрудимся.

Канышев мельком глянул на майское солнышко, определяя время, пару минут понаблюдал за учеником, усердно повторяющим весь невеликий набор уже освоенных ударов и обманных ухваток, после чего перевел взор на недавнее пополнение. Перевел и тут же тихо вздохнул – вот уж не было печали!..

– Резче замах, Петр! Ты плечом вот так!..

Ссшшии!

Тоненько свистнул распластанный воздух.

– Тогда и удар добре выйдет.

Единственный сын думного боярина и большого воеводы князя Горбатого-Шуйского понятливо кивнул, продолжая срубать изогнутой дубовой «саблей» тонкие ветки ивняка. Рядом с ним делал то же самое Тарх, сын вроде как опального окольничего Данилы Адашева. Впрочем, без всяких там «вроде» – хотя младшего брата некогда всесильного Алексея Адашева и спасли от скорой плахи былые заслуги (особенно был удачен его последний поход на крымчаков – ох и славно тогда их побили да пограбили!), но от двора был отлучен и отправлен на Ливонскую войну простым подручным воеводой. А там ему отрядец дали – курам на смех! Потому как тремя сотнями поместной конницы ни напасть как следует, ни оборониться от ворога. С другой стороны… Раз сына до наследника допустили, значит, могут и простить?.. Разумеется, если Адашев не только выживет, но и каких-никаких побед себе добудет.

– Мягше, мягше отбивай, а то враз десницу себе отсушишь.

Совет немного запоздал, потому как старшенький князя Ивана Мстиславского, девятилетний Федор, как раз страдальчески сморщился, пережидая ноющую боль в правой руке. Напротив него сверкал довольной улыбкой Андрей Шуйский, а его брат Василий увлеченно пытался достать своего тезку, а заодно и дальнего родственника Ваську Скопина-Шуйского. Ну и в самом углу небольшого дворика…

– А ну охолони!..

Троюродный брат его основного ученика, княжич Василий Старицкий остервенело махал деревяшкой, пытаясь отплатить другому княжичу, Семену Курбскому, за увесистый удар по шелому. Уже второй раз подряд пропущенный, между прочим, отчего ему было особенно обидно.

– Вы куда смотрите, ротозеи!!! Плетей захотели?!

Трое постельничих сторожей, помогающих боярину следить за учебным процессом (не самому же ему новые ветки ивняка ставить да убирать изрубленные), и без того уже навели порядок. Но все равно виновато потупились. Потому как знали – случись что, никто из родителей родовитейших мальцов не будет разбираться, кто именно недосмотрел, разом всех на дыбу отправят. А вот там их уже и поспрашивают с огоньком да пристрастием, когда они злодейство свое умыслили, да кто в пособниках числится, и нет ли за ними еще каких грешков…

– Так. Ты становись против Петра, а ты взамен него прутняк секи.

Юный Курбский, сияя довольной улыбкой, тут же развернулся к новому противнику. А княжич Старицкий с явным раздражением поправил шелом, перекосившийся от энергичных взмахов, и отправился вымещать поднакопившуюся злость на гибких ветках ивняка. Канышев окинул малолетних учеников внимательным взглядом, отмечая первые признаки приближающейся усталости, довольно ухмыльнулся и вернулся к своему подопечному. Вот уж кто ни разу не устал – даже, наоборот, слегка прибавил скорости! Что же, значит, пришла пора подобрать ему клинок потяжелее.

– Два шага на меня.

Сшшдон! Ссшии-ссшшдон!

Лениво атакуя и аккуратно отбивая детские удары, боярин терпеливо ждал, пока наследник запыхается от взятой им скорости. Ничего особенного, конечно. Для него. Удар – отбив, ложный мах с переводом в ноги, опять удар, слегка чиркнувший по выставленной вперед ноге…

– Хм?!

Несложный финт, в конце которого прозвучал легкий булатный звон, еще пара ударов – и боярин сам отошел назад, с интересом разглядывая царевича. Повод для такого интереса у него был, причем немаленький: еще на первом занятии он выяснил, что саблей будущий царь владел откровенно плоховато. Даже, пожалуй, не плохо, а вообще никак – словно бы и не учил его клинку с пяти лет опытный в воинском деле дядька. Кхм… Царствие ему небесное и вечный покой. М-да. Конечно, Аким помнил о долгой болезни Димитрия Ивановича, но даже так хоть что-то да должно было остаться у отрока от прошлой науки? Тем более что царевич как ученик был ну просто диво как хорош: руки длинные, запястья сильные, сам сообразительный, старательный, не капризный (чего он втайне очень опасался) и с такой выносливостью, что аж завидки брали. Особенно вспоминая себя в таком же нежном возрасте.